Жизнь замечательных людей: Константин Павлович - Кучерская М.
Скачать (прямая ссылка):
«Я не могу глубоко не чувствовать неблагодарности 4-го линейного и саперного баталионов, которые пользовались моим расположением; они доказали мне, что благодар-
256
ность — слово, лишенное смысла», —- заметил великий князь в беседе с депутатом. — «По крайней мере, ваше высочество, — отвечал тот, — чувство это очень редкое, и Наполеон, покинутый своими генералами и преследуемый владетельными особами, делу которых он оказал так много услуг, мог бы быть тому подтверждением»48. Валицкий, правда, тут же поправился и сказал, что сравнение не слишком удачно: поляки мало похожи на предавших императора генералов, но слово уже вылетело — Наполеон.
СТРАННИК
Из воспоминаний
«Была темная ночь и накрапывал дождь, когда подъехала к этому домику карета с княгиней и великий князь верхом со свитою. В домике все спали, и можно себе представить испуг и изумление сыровара, когда на стук в двери встал он, сонный и полуодетый, и, с ворчанием отпирая дверь, увидел перед собою великого князя с княгинею, а за ними генералов, входящих в его скромные покои. В этом-то домике, сделавшемся историческим, поместился великий князь с княгинею в двух комнатках. Затопили камин, поставили самовар, и, при свете двух сальных огарков, их высочества отогревались и пили чай»49.
Ранним утром следующего дня генерал Герштейнцвейг, прискакавший в Вержбу со своей батареей конно-легкой артиллерии, предложил великому князю погасить революцию в несколько часов. Быстрая атака могла рассеять бродившие по городу толпы черни и заставить повиноваться восставшие войска, число которых приближалось к четырем с половиной тысячам — не слишком много против семи тысяч русских, а также хранившего верность польского конно-егерского полка, части гренадерских рот полевых полков и гвардейских гренадеров50.
Великий князь от услуг генерала Герштейнцвейга наотрез отказался. Он предпочитал верить своему адъютанту, племяннику Адама Чарторыйского Владиславу Замойскому, уверявшему цесаревича, что возмущение началось из-за распространившегося по городу слуха, будто бы русские режут поляков. Сомнительно, чтобы сам адъютант верил в эту версию, на протяжении всего восстания он вообще пытался удержаться на двух стульях сразу и стать посредником меж-
9 M Кучерская
257
ду Константином и восставшими. Но цесаревич Замойскому поверил и решил, дабы рассеять лживый слух, продемонстрировать свою доброжелательность полякам. А значит, не противостоять им, не касаться их и пальцем. Такая политика, по мнению Константина, вполне могла опровергнуть опасное и ложное мнение. Окончательное же усмирение бунта, который цесаревич называл не иначе как «polska klotnia» («польская драка») — дело польской администрации, Административного совета, но никак не брата государя. Константин не сомневался, что польские войска скоро образумятся и сохранят верность присяге — сообщения о взбунтовавшемся 4-м полке, нескольких гренадерских ротах с гвардейской конной артиллерией его по-прежнему ни в чем не убеждали.
Итак, в эти решительные для судьбы Царства Польского, да и для собственной жизни дни наш герой хранил верность себе, не желая быть ни прозорливым политиком, ни расчетливым стратегом, предпочитая всей этой трескучей скуке частную жизнь частного человека, живущего в теплом кругу большой польской семьи по законам любви и взаимного родства. На родственников же руку не поднимают. На них воздействуют кротостью и лаской, словно на внезапно заболевших странной душевной болезнью братьев и сестер.
Между тем вести из Варшавы приходили неутешительные — город пережил одну из самых жутких в своей истории ночей. Польские генералы Трембицкий, Гауке, Блюмер, Станислав Потоцкий, оказавшие сопротивление народу и солдатам, были убиты. Потоцкого буквально растерзала толпа; тело расстрелянного в упор Блюмера повесили на фонарном столбе. По случайности погиб числившийся в пламенных патриотах генерал Новицкий — подпрапорщики, стрелявшие в него, не разобрали хорошенько его фамилии, перепутав его с другим, ненавистным им человеком, и, не разглядев в темноте лица, немедленно выстрелили. Арсенал был захвачен, и оружие свободно раздавалось народу.
Все революции похожи друг на друга. Винные лавки были в ту ночь взломаны, бочки вскрыты, повеселевшая после обильных возлияний чернь отправилась грабить магазины и квартиры русских. Вот одна из уличных сценок первых часов восстания, представленная в воспоминаниях К. П. Кол-закова: «Впереди ехал верхом ксендз, с обнаженною саблею в руке, и возбуждал народ к восстанию; несколько пьяных простоволосых женщин шли, обнявшись с солдатами и чернью, посреди толпы. Все это пело, кричало; послышалось несколько близких выстрелов — весь дом дрожал от стука и
258
топота; на небе виднелось в двух местах зарево от пожаров; звук набата раздавался в отдалении»51. Другие свидетели восстания вторят Колзакову — пьяная толпа, крики, буйство, кое-как прикрытое национальной идеей...
18 ноября Административный совет, собравшийся по инициативе министра финансов Любецкого и пытавшийся сохранять лояльность русскому правительству, выпустил прокламацию, выражавшую сожаление о случившемся и призывавшую мятежников к повиновению. Константина Павловича прокламация обнадежила, мятежников — раздражила, они думали вовсе не о повиновении, а о том, кто возглавит восстание, которое нуждалось в опытном и авторитетном руководителе.
