Жизнь замечательных людей: Марина Мнишек - Козляков В.
ISBN 5-2З5-02790-6
Скачать (прямая ссылка):
Свой самозванец — «царевич» Петр Федорович — объявился у терских казаков еще при «царе Дмитрии Ивановиче». Пока казаки, исполняя царское повеление о доставке самозванца, ехали с ним в Москву, стало известно о гибели «Ростриги». Смысл поездки исчез. С того времени имя «царевича» Петра Федоровича стало знаменем так называемого «восстания» Ивана Болотникова, получившего в советской
140
историографии название «первой крестьянской войны». Это восстание стало самым серьезным испытанием новой власти. Царю Василию Шуйскому с трудом удалось отвести угрозу захвата столицы сторонниками самозваного «Петрушки» — казака Илейки Муромца — в декабре 1606 года. Но бои с войском самозваного «царевича» и его главного воеводы Ивана Болотникова продолжались еще почти целый год6.
Занятый борьбой с Болотниковым, царь Василий Иванович просмотрел главную угрозу своему царствованию. А она по-прежнему исходила от... «царя Дмитрия Ивановича». Если посланникам князю Григорию Волконскому и дьяку Андрею Иванову удалось «разоблачить» Михаила Молчанова, то ни им, ни кому бы то ни было другому не удалось заставить врагов царя Василия Шуйского отказаться от поисков новых претендентов на наследство свергнутого самозванца. И — как и следовало ожидать — такой претендент скоро нашелся.
Происхождение нового «царя Дмитрия» (он же Лжедмитрий II, просто «Вор» или позднее «Тушинский вор») окутано еще большим покровом тайны, чем обстоятельства жизни его предшественника, встретившегося в Самборе с Мариной Мнишек7. Официальная версия «появления Вора Стародубского, како назвася царем Дмитрием», содержится в отдельной статье «Нового летописца». Здесь рассказывается, как летом 1607 года в пограничном с Литвой городе Ста-родубе объявились два человека, один из которых назвался Андреем Андреевичем Нагим, а другой — московским подьячим Алексеем Рукиным. «А приидоша неведомо откуда и сказаша, что пришли от царя Дмитрия к ним. И сказаша стародубцам, что царь Дмитрей приела их наперед себя для того, таки ль ему все ради: а он жив в скрыте от изменников». Обрадованные стародубцы подступили к подьячему с пристрастием, чтобы тот рассказал им немедленно, где находится царь Дмитрий: «Возопиша единодушно, что все мы ему ради, скажите нам, где он ныне, и пойдем все к нему головами». Алексей Рукин лишь обнадеживал собравшуюся толпу: «Здеся есть у вас царь Дмитрий». Дело дошло до пытки, только после которой подьячий наконец признался, что тот, другой человек, пришедший с ним в Стародуб, и есть царь Дмитрий: «Сей есть царь Дмитрей, кой называетца Он-дреем Нагим». После добытого с таким трудом признания «стародубцы же все начаша вопити и начаша звонити в колокола»8.
История весьма правдоподобная для Смуты. Начинается все как шутка или нелепая история, а завершается вполне
141
реальными угрозами и несчастьями. Показательно, что автор «Нового летописца» считал главным в этом деле «начального воровства» даже не тех, кто присвоил себе имя «царя Дмитрия», а стародубца Гаврилу Веревкина. Именно он начал переписку об объявившемся в Стародубе самозванце с Путивлем, Черниговом и Новгородом-Северским — городами, связанными когда-то с начальной историей царевича Дмитрия и продолжавшими воевать с царем Василием Шуйским.
Интересно, что версия эта вполне согласуется с тем, что было известно о появлении Лжедмитрия II его польским сторонникам. В записках Иосифа Будило тоже говорится о приходе в Стародуб человека, назвавшегося Андреем Андреевичем Нагим «в десятую пятницу после русской Пасхи»9. (Нет ли тут путаницы с Пятидесятницей — пятидесятым днем после Пасхи, то есть Троицей?) Известно, что Пасха в 1607 году пришлась на 5 апреля, и если следовать буквально тексту Иосифа Будило, то появление «Нагого» — «царя Дмитрия» в Стародубе следует датировать временем около 12 июня 1607 года. Именно этим днем, как выяснилось недавно, датировано первое окружное послание Лжедмитрия II в Могилев10. Однако такой хронологии несколько противоречат записи «Дневника Марины Мнишек». Сандомирский воевода и его дочь Марина Мнишек стали получать подтверждения того, что «Дмитрий точно жив», начиная уже с 5 (15) июня. 10 (20) июня они уловили какие-то разговоры о Дмитрии, распространившиеся в Ярославле, что сразу же повлекло за собой изменение в отношении приставов к ссыльным. «Желая ему (если жив) одержать верх, — писал автор «Дневника» о реакции на появление слуха о спасшемся Дмитрии, — наши приставы и с нами в то время ласковее обходились». В конце же июня 1607 года пришли уже такие «радостные известия», содержание которых даже не было доверено страницам «Дневника». При этом в свите сандомирского воеводы исчезли все «страхи» и люди почти уверились, что уже «зимним путем» поедут в Польшу11. Для такой перемены настроения должно было быть более чем веское основание, и его можно видеть в том, что до Марины Мнишек дошло известие о появлении ее чудесно спасшегося мужа в Стародубе. Хотя нельзя исключать и того, что усилившиеся разговоры о «царе Дмитрии» стали следствием выступления из Москвы царя Василия Шуйского во главе своего войска для борьбы с болотниковцами, действовавшими также от имени самозванца.
