Жизнь замечательных людей: Марина Мнишек - Козляков В.
ISBN 5-2З5-02790-6
Скачать (прямая ссылка):
Появление Марины Мнишек произвело настоящий фурор. Никто не ожидал от хрупкой молодой женщины такого перевоплощения. Но и она не отказала себе в удовольствии продемонстрировать перед сапежинцами новый наряд, в подражание любимым гусарским одеждам своего первого мужа императора Дмитрия Ивановича. Конрад Буссов передавал слова, сказанные Мариной Мнишек в лагере Сапеги: «Чем мне, русской царице, с таким позором возвращаться к моим родным в Польшу, лучше уж погибнуть в России. Я разделю с моим супругом все, что Бог нам предопределил». Буссов запомнил даже цвет и материал гусарских одежд Марины Мнишек, которая «приказала сделать себе из красного бархата мужской костюм польского покроя, надела его, вооружилась ружьем и саблей, а также надела сапоги и шпоры и выбрала хорошего быстрого коня»25. Красный бархат гусарского мундира эффектно должен был смотреться на фоне подмосковных снегов.
Королю Сигизмунду III также сообщали о появлении Марины в Дмитрове: «Пришло известие, что царица, приехав в Дмитров, вошла в рыцарское коло в том гусарском костюме, в каком приехала, и своим лицом и печальною речью взбунтовала весьма многих из товарищества г. Сапеги»26.
В окружении короля охотно верили любым слухам о Марине, которая столь открыто отказалась повиноваться королю. Более осведомленный Николай Мархоцкий мог слышать рассказы оборонявшихся в дмитровской крепости сапежинцев: «Как раз в это время находившаяся в Дмитрове царица выказала свой мужественный дух. Когда наши вяло приступали к обороне вала, а немцы с москвитянами пошли на штурм, она выскочила из своего жилища и бросилась к валу: "Что вы делаете, злодеи, я — женщина — и то не испугалась!" Так, благодаря ее мужеству, они успешно защитили и крепость, и самих себя»27.
Перед угрозой падения Дмитрова тушинское воинство все-таки согласилось отправить своим товарищам из полков гетмана Яна Сапеги подкрепление из добровольцев и боеприпасы. Небольшой отряд возглавил все тот же Николай
236
Мархоцкий. Их приезд повлиял на ситуацию, так как в рати князя Бориса Михайловича Лыкова решили, что под покровом туманной ночи в Дмитров прошел значительный отряд из «больших таборов» под Москвой. На другой день пришло еще подкрепление из Иосифо-Волоколамского монастыря (в обители, сдавшейся тушинцам еще в октябре 1609 года, располагался их опорный пункт). Командовавший в Иосифо-Волоколамском монастыре полковник Павел Руцкой посылкой подкрепления спас тогда и гетмана Яна Сапегу, и Марину Мнишек. Не дожидаясь исхода сражения за Дмитров, Марина 25 февраля (7 марта) приняла решение ехать дальше в сторону Калуги.
Уже тогда она должна была почувствовать свою силу, способность увлечь за собой тех, кто был рядом. Николай Мархоцкий вспоминал, что «царица, надумав перебраться в Калугу, уговорила четверых из двадцати моих товарищей ее сопровождать. Пан Сапега хотел этому воспрепятствовать, но она сказала: "Никогда тому не бывать, чтобы он для своей выгоды мной торговал, у меня есть три с половиной сотни донских казаков, и если понадобится, дам битву". И Сапега ей больше не препятствовал. Царица поехала с теми, кого уговорила из моей компании. В мужском уборе, взяв сани и коня, она добиралась когда на санях, когда верхом»28.
Слова, запомнившиеся Николаю Мархоцкому, отнюдь не случайны. За свою жизнь в Московском государстве Марина так долго была предметом торга сначала в руках своего отца и посла Николая Олесницкого, затем гетмана князя Романа Ружинского и короля Сигизмунда III, что твердо решила не допускать в дальнейшем и намека на использование другими ее царского сана. Так она без колебаний покинула более всего благоволившего ей гетмана Яна Сапегу, когда тот вознамерился сделать ее снова пленницей, а не гостьей. Тот факт, что 15 (25) марта 1610 года Сапега появился в стане короля Сигизмунда III под Смоленском без своего взбунтовавшегося «товарищества», ушедшего на реку Угру, свидетельствует, между прочим, о действенности агитации Марины.
Уход из подмосковных «таборов» «царя» и «царицы» усугубил кризис в Тушине. Князь Роман Ружинский писал королю о настроениях своего воинства (кстати, в том же письме, в котором извещал его об уходе Марины в Калугу): «Здешнее войско сильно бунтует и если на положенный срок не получится известия, могущего удовлетворить рыцарство, то трудно будет удержать оное от дальнейшего беспорядка». Беспокоились и те бывшие русские сторонники «ца-
237
ря Дмитрия», которые переориентировались на короля и уже поспешили целовать ему крест. «Боярам, оставшимся с патриархом у нас, — писал гетман Роман Ружинский королю Сигизмунду III 17 (27) февраля 1610 года, — весьма не нравится, что они не получили ни одной грамоты от вашего королевского величества; желательно бы доставить им сие утешение, дабы удержать их при прежних замыслах». Извещал гетман и о разногласиях между царем Василием Шуйским и князем Михаилом Васильевичем Скопиным-Шуйским, которые, по его сведениям, начали действовать «каждый сам по себе»29.
Послы от тушинского войска отправились из-под Смоленска 19 февраля (1 марта). Помимо прочего они везли ставший уже бесполезным ответ короля Сигизмунда III относительно дальнейшей судьбы Марины Мнишек (его текст сохранил в своих записках Иосиф Будило): «Что касается жены прежнего Димитрия, убитого в Москве, а также прав, какие она имеет на принадлежность ей каких-либо частей Московского государства и какие утверждены боярами, то король с удовольствием готов оставить их в своей силе, когда придет время вести об этом речь при переговорах с московским народом, и если Бог даст, что король будет располагать теми делами; но не следует, чтобы поступки ее причиняли какой-либо вред делам его величества и Речи Посполитой». Другими словами, король Сигизмунд III не отрицал прав Марины Мнишек, но и не подтверждал их, откладывая решение до будущих времен, когда он должен был утвердиться в Московском государстве. Пока же Марину просили не мешать своими претензиями. Еще более презрительно высказался король в отношении даже неназванного по имени «того человека, который так легкомысленно пренебрег рыцарством и его верностию по отношению к нему и бежал». Как оказалось, «царь Дмитрий» в Калуге начал мстить своим бывшим сторонникам — «литве»: «Его величеству известно, что он кидается и на королевских людей без всякого повода с их стороны, губит рыцарство и собирается истребить его...» Однако король до поры до времени соглашался оставить его в покое, чтобы не раздражать тушинское воинство, все еще не оставившее надежды иметь в «царе Дмитрии» хотя бы свидетеля их заслуг в Московском государстве. Поэтому Сигизмунд III объявлял, что он «будет иметь внимание к его лицу и положению, если он будет держать себя спокойно, не будет портить дел его величества, не будет нападать на находящееся там войско и не будет отводить от короля московский народ»30.
