Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Даже такое, казалось бы, сугубо семейное дело, как развод, если речь шла о Великом князе, приобретало государственное- значение и, стало быть, могло послужить поводом к проведению политического розыска.
Первый брак Василия III — с Содомонией Сабуровой — оказался бездетным. Между тем для продолжения династии государю нужен был на-4 следник. И вот на 20-м году супружеской жизни Василий Иванович решил развестись с женой. Решение это далось великому князю нелегко: требовалось не только преодолеть сопротивление самой Соломонии (не желающей менять великокняжеские палаты на монашескую келью) и ее родни, но и пойти против общественного мнения, ибо, по церковным канонам, бесплодие супруги не являлось достаточным основанием для развода. Но династические интересы взяли верх, и в ноябре 1525 года было начато следствие по делу Соломонии. К розыску был привлечен широкий круг лиц, включая весьма высокопоставленных. Выше мы уже упоминали о том, что в Царском архиве в специальном ящике (под № 44) хранились материалы по этому «делу». Здесь были показания («сказки») казначея Юрия Дмитриевича Траханиота (возможно, в связи с данным инцидентом попавшего в опалу), брата Соломонии Ивана Юрьевича Сабурова, а также двух ворожей — Стефаниды-рязанки и Машки-карелянки. Допрашивали их всех «про немочь великие княгини Соломаниды». Вероятно, следователям было приказано найти благовидный предлог для развода — им могла бьггь тяжелая болезнь («немочь») великой княгини. До наших дней сохранился протокол одного из этих допросов — показания И. Ю. Сабурова.
23 ноября 1525 года брат Великой княгини Иван Сабуров заявил на следствии, что по просьбе Соломонии разыскал и привел к ней некую «жонку» Стефаниду-рязанку, которая, осмотрев «пациентку», сказала, что детей у Великой княгини не будет, и, «заговорив» воду в рукомойнике, велела ей той водой смачиваться — чтобы ее князь Великий любил; по совету той же Стефаниды (из описи Царского архива мы знаем уже, что она тоже была подвергнута допросу) Соломония смачивала водой из «заговоренного» рукомойника платье своего мужа — Великого князя.
Под протоколом допроса Сабурова стоит его подпись: «К сей памяти яз Иван руку приложил». А на обороте документа сделана интересная канцелярская помета: «Да Иван жо говорил: а что ми, господине, говорити? (видимо, не названйый по имени следователь требовал от него дальнейших подробностей. — М. К) Того мне неиспамятовати, сколко ко мне о тех делех жонок и мужиков прихаживало».
Ситуация в общем ясна: несчастная Соломония, всеми силами пытаясь сохранить привязанность мужа, прибегла к услугам знахарей и ворожей. Но то, что нам может показаться безобидной любовной магией, в средневековую эпоху легко могло быть истолковано как стремление «испортить»
15 государя, околдовать его — со всеми вытекающими отсюда для виновных последствиями. Великий князь мог быть доволен результатами следствия; теперь, в случае если бы Соломония стала противиться «добровольному» пострижению в монахини, у Василия III имелись веские основания для предания жены церковному суду по обвинению в колдовстве. Но до этого дело не дошло.
28 ноября (то есть на пятый день после упомянутого выше допроса И. Ю. Сабурова) «князь великий возложи на великую княгиню Солома-ниду опалу. И ноября в 29 день Великая княгини Соломания пострижена бысть в церници безплодия ради у Рожества Пречистые не Рве и нареченна бысть инока Софья», — сообщает летописец.
Василий III обошелся без судебного фарса: все было сделано келейно (в буквальном смысле монашеской кельи!), «по-семейному». Великая княгиня Соломония стала инокиней Софьей. Официальные летописи изображают постриг как ее добровольное решение, между тем австрийский посол С. Герберштейн, побывавший в Москве в 1526 году, когда толки по поводу развода и нового брака Великого князя5 еще не улеглись, приоткрывает завесу тайны над этой семейной драмой. По его словам, в монастыре Соломония сорвала с себя поданный ей монашеский куколь и растоптала его ногами. Тогда «Иоанн Шигона, один из первых советников, не только выразил ей резкое порицание, но и ударил ее плеткой, прибавив: «Неужели ты дерзаешь противиться воле государя? Неужели медлишь исполнить его веление?»... После этого она, упав духом, громко заявила перед всеми, что надевает куколь против воли и по принуждению и призывает Бога в мстители столь великой обиды, нанесенной ей».
Промелькнувшее выше имя Ивана Шигоны стоит запомнить: доверенное лицо Василия III, он был посвящен во все тайны придворной жизни первой трети XVI века и причастен к расследованию целого ряда особо секретных политических дел.
В феврале того же 1525 года, незадолго до описанных выше событий, в Москве велось следствие по делу ученого монаха Максима Грека и близких к нему лиц. Едва ли не впервые в отечественной истории арестованным инкриминировались не действия, а «вольные речи» — в том числе по вопросам политики.
Афонский монах Максим, прозванный на Руси «Греком», прибыл в Москву в 1518 году по приглашению великого князя для перевода греческих книг. Мудрый старец стал вскоре центром притяжения жаждущих просвещения людей, молодых и убеленных сединами. Так возник кружок, в котором обсуждались религиозные, философские и политические проблемы. В него входили, судя по сохранившимся материалам следственного дела, Иван Никитич Берсень Беклемишев (придворный, служивший еще Ивану III, а при его сыне попавший после 1517 года в опалу), Василий Михайлович Тучков, князь Андрей Иванович Холмский (В. М. Тучков и А. И. Холмский в ту пору были еще молодыми людьми), Иван Данилович Сабуров (двоюродный брат Соломонии), князь Иван Васильевич Токмак и др. Согласно показаниям келейника Максима, Афанасия, все перечисленные, кроме Берсеня Беклемишева, в разговорах с ученым греком секретных тем не касались, а «спиралися (т. е. спорили. — М. К) меж себя о книжном, и ніс тогды, — говорил Афанасий, — Максим и вон не высылает; а коли к нему придет Берсень, и он нас вышлет тогды всех вон, а с Берсенем сидят долго один наодин».
