Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Братьев у великого князя (при вступлении его в 1505 году на престол) было четверо: Юрий, Дмитрий, Семен и Андрей. Каждый из них владел несколькими городами на правах удела, т. е. полуавтономной территории. Беспокойство Василия III можно понять: у него самого долго (до 1530 года) не было детей, а братья представляли собой «готовых» претендентов на престол. В свою очередь, Великий князь принимал меры предосторожности: он не позволял братьям жениться, дабы они не могли основать собственных династий (лишь в январе 1533 года, когда у самого Василия III уже было двое сыновей, младшему и наиболее покладистому из братьев — Андрею — было, наконец, разрешено жениться), и следил за каждым их шагом через своих тайных агентов при удельных дворах. О том, как была поставлена система слежки за государевыми братьями, явствует из челобитной некоего Ивана Яганова, служившего Василию III осведомителем при дворе его брата Юрия Дмитровского. Челобитная была написана вскоре после смерти Великого князя Василия, в конце 1533 или
13 начале 1534 года, когда Яганов попал в опалу, и призвана была напомнить опекунам нового государя — юного Ивана ГУ о заслугах просителя. Этот документ настолько колоритен, что трудно удержаться и не Привести оттуда несколько цитат3.
«Наперед сего, — писал Яганов, обращаясь к Великому князю Ивану Васильевичу, коему недавно минуло три года, — служил есми, государь, отцу твоему великому князю Василью: что слышев о лихе и о добре, и яз государю сказывал, а которые дети боарские княж Юрьевы Ивановича приказывали к отцу твоему со мною великие, страшные, смертоносные (!) дела, и яз, государь, те все дела государю доносил, и отец твой меня за то ялся (обещал. — М. К.) жаловати своим жалованьем... и велел ми государь своего дела везде искати...». Итак, своих информаторов сей «искатель государева дела» находил в самом окружении князя Юрия — среди дмитровских детей боярских.
Как можно понять из цитируемого документа, секретные агенты, подобные Яганову, приносили, специальную присягу на имя государя: «А в записи, государь, в твоей целовальной написано, — напоминал Яганов, — слышев о лихе и о добре, сказати тобе, государю, и твоим боаром». Но наш герой видел в доносительстве не только свой служебный долг, но и моральную обязанность: «Ино, государь, тот ли добр, которой что слышев да не скажет?»
Как видим, слежка и доносительство с самого начала являлись основными методами политического розыска в России. Доносительство насаждалось самой верховной властью с использованием традиционных стимулов — кнута и пряника. Тот же Яганов упомянув о «жалованье», которое великий князь сулил своим верным слугам-осведомителям, ниже дает понять, что грозило государевым подданным за недонесение: «не сказали жестоких речей на Якова на Дмитриева отцу твоему (напомню, что Яганов пишет Ивану IV и имеет в виду его покойного отца, Василия III. — М. К). Башмак Литомин да Губа Дедков, и отец твой хотел их казнити».
В чем конкретно обвинялся упомянутый выше Яков Дмитриев, мы (по недостатку документов) не знаем, но в том, что «дело» на него действительно было «заведено» (выражаясь языком нынешнего уголовно-процессуального права), можно быть уверенным: в описи Царского архива XVI века значатся некие «списки» Якова Дмитриева, а также не менее загадочные (для нас) «списки смоленские, бранья Якова Дмитреева и смольнян на Москву...»4.
Необходимым условием для процветания доносительства является освобождение доносчиков от ответственности в случае сообщения ими ложных сведений. И сам Яганов, и (судя по его челобитной) Василий III это прекрасно понимали. Прося освободить его из тюрьмы (куда он попал, как можно понять, как раз за донос), Иван Яганов подкрепляет свою просьбу «государственными резонами»: ведь если он, служа государю, «скончает свой живот» «нужною (голодною — М. Ж.) смертью», то «вперед, государь, кто что слышит о твоем деле, о лихе и о добре, ино сказати не мочно...». А вот покойный государь Василий, которого Яганов ставшего наследнику в пример, «какову речь кто ему скажет, будет сойдетца — и он ее ставил в дело, а будет не сойдетца на дело, и он пущал мимо уши; а хто скажет, тому пени не чинил и суда ему не давал в своем деле». Сама лексика этого документа чрезвычайно выразительна («ставил в дело», «сойдется» и т. п.) и удивительно напоминает жаргон сыскных учреждений гораздо более близких к нам времен.
14 Стоит ли удивляться, что при такой системе слежки Великий князь вовремя узнавал не только обо всех действиях своих удельных братцев, но даже об их намерениях. Так, в январе 1511 года, когда князь Семен Калужский «восхоте» (по словам летописи) «бежати в Литву от брата своего Великого князя Василиа Ивановича всеа Руси», «князь велики, сведав то, посла к лему и велел ему у себя быта, и хоте на него опалу свою положити...» Пример Яганова показывает, каким образом государь мог «сведать» о замысле своего брата, и, хотя покаяние князя Семенами «печалование» (ходатайство) за него митрополита Симона спасло виновного в таком дерзком умысле государева брата от опалы, но сам эпизод весьма показателен.
