Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Но тогда же среди максималистов, как бывших в тюрьме, так и оставшихся на свободе, стали ходить слухи, что их выдала моя сотрудница. Конечно «Смелой» больше оставаться сотрудницей было невозможно, слухи пошли уже по городу и ее стали травить. Как всегда в таких случаях, организация предложила «Смелой» или быть убитой, или самой, выдав мои конспиративные квартиры, убить меня. Она предпочла второе. Но в тот же день второй сотрудник по этой организации сообщил мне обо всем, и ночью «Смелая» была по моему ордеру арестована. Через несколько дней я снабдил ее приличной суммой денег и отправил под конвоем в Киевскую губернию, где она была освобождена и затерялась в еврейской массе.
В конце концов она не была виновата, не согласиться же ей было на свое убийство — излишняя горячность погубила ее. Я лишь переменил конспиративные квартиры, а также вскоре ликвидировал всех максималистов — все они были в административном порядке, или, как тогда говорили, «В порядке положения о государственной охране» высланы в Туруханский край17.
Дальнейшая служба в Сибири на железной дороге, война...
Итак, из Перми я попал в Мариинск Томской губернии с назначением начальником железнодорожного отделения.
Боялся я туда ехать порядочно: глушь, холод и другие «прелести», о которых слышал, — все это меня пугало. На самом же деле ничего страшного не оказалось, напротив, в Сибири, как мне казалось, люди были проще и отзывчивее, отношение начальства такое, что лучшего нельзя
557 было и желать, и, наконец, сама служба жандармского офицера была куда более спокойнее и чище. Здесь я не казался таким страшным для других, я был обыкновенным сослуживцем железнодорожников, представителем порядка и законности в полосе отчуждения своего района. Политические функции почти отошли, и за все время, то есть почти за шесть лет, мне пришлось лишь вести дело дознания в порадке 1035 ст. уголовного уложения, да и то самого невинного свойства (по 3 п. 103 ст. Уложения о Наказаниях) «Оскорбление Величества на словах в пьяном виде», что грозило обвиняемому тюремной отсидкой до трех месяцев. Остальные политические обязанности ограничивались лишь собиранием сведений о политической благонадежности служащих своего района, или вообще поступавших на службу железной дороги. Никакой агентуры у нас не было, хотя Департамент полиции и Штаб корпуса предписывали заводить таковую, но мы, то есть железнодорожные офицеры, под разными благовидными предлогами старались избавиться от этой напасти и лишь изредка доносили о «настроении служащих». Во всяком случае я не жалел о том, что хотя и не по своему желанию, но бросил службу губернского жандармского офицера, и если и было на что жаловаться, то лишь на сравнительно небольшой оклад содержания (около 250 рублей), но это вполне компенсировалось отличной казенной квартирой из пяти комнат, отоплением, освещением, огородом, цветником, бесплатным проездом по всей Российской железной дороге в I классе, не исключая и курьерских поездов, и даже своим маленьким служебным вагоном, который имел право прицеплять в любое время и ко всем поездам, так что о лишних 100 рублях даже не приходилось вспоминать.
Кроме того, здесь я вошел в круг инженеров, которые никогда не чуждались нас, и это культурное общество давало возможность жить по-человечески, так что я нравственно и физически отдохнул вполне. За шесть лет службы на железной дороге у меня ни разу не было никаких •столкновений с сослуживцами-железнодорожниками: взаимное понимание и уступки делало службу легкой и приятной.
Унтер-офицерский состав был значительно развитее и, я бы сказал, образованнее своих коллег губернских жандармских управлений, да и ничего удивительного в этом не было: выбирались самые лучшие строевые унтер-офицеры гвардейских пехотных и кавалерийских полков, хорошо грамотные и развитые, их обучали всему, и железнодорожному и телеграфному делу, каждый должен был уметь управлять паровозом, быть телеграфистом, знать на зубок весь устав Российских железных дорот и не только теоретически, но и практически уметь разбираться в железнодорожной отчетности и, наконец, наизусть знать устав уголовного судопроизводства и уголовное уложение. Прокурорский надзор часто говорил, что дознания железнодорожного жандармского унтер-офицера не уступали любому дознанию судебного следователя. Этому удивляться также нечего, так как всякий унтер-офицер самостоятельно производил дознания, а начальник отделения представлял лишь для просмотра копии.
Когда я приехал в Мариинск, где была моя штаб-квартира, я стал учиться железнодорожному делу у своего вахмистра Якова Григорьевича Хоркина, честнейшего служаки, большого знатока своего дела, прослужившего свыше тридцати лет, и должен сказать, что благодаря его знаниям, а также и умению обучать других, я вскоре знал железнодорожное дело. Помню, как однажды, встречая какой-то поезд, я стоял на перроне
558 станции, и в это время ко мне подошла прилично одетая дама и со слезами стала просить разрешить довезти тело скончавшегося в дороге ее мужа в Томск, где у нее были родные. Войдя в ее положение, я конечно, разрешил ей, но в это время стоявший около меня вахмистр, не вмешиваясь в разговор, сказал мне: «Ваше Высокоблагородие, пожалуйте в кабинет, ?сть доклад». Я пошел и здесь в деликатной форме он доложил, что я не имею права давать разрешения на перевоз мертвого в поездах и что это — дело местного губернатора. Видя, что я попал в неприятное положение, он мне сказал далее: «Позвольте, я скажу этой даме, что хотя везти тело умершего и можно, но здесь в Мариинске, нет цинкового гроба для перевозки тела, а потому ей временно придется похоронить здесь». Я был тронут его тактом. Уезжая часто по линии для инструктирования подчиненных мне стражников и жандармов и, оставляя за себя вахмистра, я был всегда спокоен, что он все сделает не только не хуже, но и лучше меня. И таких служак у нас было немало, при этом они все умели поставить себя среди железнодорожников так. что они пользовались большим авторитетом, хотя их и побаивались, зная, что никакое преступление даром не пройдет.
