Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
495 Восточной железной дороги*, пришелся мне тогда совсем уже не по вкусу, и я на войну не пошел. Более же всего мне было жаль оставлять моего сынишку. И вдруг ни за что, ни про что, только за то, что я был жандармским офицером, в сущности безвредным, я бы мог погибнуть бесславно в какой-то Костроме, колыбели бесславного Николая Романова от руки какого-то студента! Покорнейше благодарю!
Я так рад был новому назначению, теплому югу, куда всегда стремился, как сам уроженец юга, предстоящему хорошему содержанию, а главное, тому, что у меня не будет больше ненавистного политического дела, что я ни от кого не находил нужным скрывать своей радости. Этим воспользовалась Козлова (а может быть, слух был преувеличен), но только в местной газетке втиснула следующую заметку: «Под влиянием общественного мнения местный жандармский ротмистр Поляков, как мы слышали, оставляет свою службу. По его примеру, но уже ради страха иудейска, уходит и пристав Рождественский (кажется, так, фамилия, точно не помню)». Я боялся, что эта заметка испортит мне службу, однако все сошло благополучно...
Вскоре я уехал в Керчь и, помню, Бекнев, провожая меня, даже прослезился. С Масальским расстались мы холодно.
Спустя около полгода на одной из станций железной дороги при скрещении поездов, мы опять встретились с Масальским, который куда-то ездил лечить свои ревматизмы (он всегда и летом, и в сухую погоду ради своих больных ног носил калоши); радости мы не проявили. «Знаете, — сказал он, — дело-то Санжура все тянется». Я удивился, но ответил, что это мне совсем не интересно. После я узнал, что Санжур застрелился. Бедный Санжур — «Святой день»!
5
Прежде чем ехать в Керчь, я заехал в Симферополь представиться начальнику управления полковнику Загоскину. Это был небольшого роста, с большими усами, хотя и в летах, но еще Видный мужчина, про которого рассказывали, что он большой волокита, бывший кирасир. Тогда же я познакомился с его помощником подполковником Кравченко, бывшим уланом, который был помоложе Загоскина, но качествами обладал теми же, к тому же еще он считался большим «мухобоем». Умением выпить он славился на весь Крым. Правду сказать, хотя, как уже упомянул в начале, для перевода в Корпус жандармов требовалось трезвое поведение и другие подобные качества, однако, и в Корпусе жандармов играли азартно, и за женщинами ухаживали, а главное пили жестоко и выпить хорошо умели.
Я всегда был о себе скромного мнения, даже в умении выпить. И вот Кравченко, чтобы поддержать, вероятно, свою славу, пригласил меня вместе пообедать в ресторан. Пил он все и много: водку, вино, пиво, шампанское. Я не отставал от него. То ли он был не в ударе, или слава его оказалась преувеличенной, но я легко обошел его на этом состязании и
* Кстати замечу, что в Охранной страже я служил вместе с известными братьями Гучковыми13, которые тогда были прапорщиками и оказались большими любителями приключений; в Маньчжурию они прибыли с юга Африки, прямо с Бурской войны.
496 он далеко отстал от меня «за флагом». Напился он, действительно, как сапожник, я же был чист, как стеклышко, и посмеялся над ним. Это мне не прошло даром, и он впоследствии отомстил мне самым позорным образом, о чем скажу позже.
Шикарная была моя служба в Керченском порте, лучше архиерейской! Прежде всего, то, что делалось на берегу, меня совсем не касалось, не исключая и «политики». Обязанности мои были простые и несложные: бывать на рейде на иностранных пароходах или на своих пароходах дальнего плавания да изредка подписывать кое-какие бумажки. Боже мой, как я радовался, что я на юге, в Крыму, в тепле, которое я так люблю, быть всегда на горячем солнце, купаться в открытом море, даже не с берега, а по середине пролива прямо с катера, какое это было блаженство! Керчь, милая, маленькая, чистенькая, аккуратненькая, Одесса в миниатюре. Очаровательный городок с очаровательными женщинами в красивых, ярких платьях. Были у меня и здесь маленькие увлекательные романы, и как это было не похоже на Кострому, где было так холодно и где страсть заменяется простой чувственностью! В Керчи во всем отмечается страстный и горячий темперамент юга. Страсть царила во всех проявлениях, что вовсе нельзя было назвать развратом или распущенностью: такие уж все там пылкие! Какой страстной была там одна очаровательная грузиночка, имени которой я вам из скромности, конечно, не назову. Не могу умолчать и об одной местной татарочке. Кто не слышал о ялтинских красавицах, в которых наравне с татарской кровью течет много крови генуэзской, потому что Крым когда-то был генуэзской колонией. Есть такие же красавицы татарки, и очаровательные, восхитительные женщины, в которых кровь горит, а не течет. И с такой у меня был роман, бурный, горячий, страстный, увлекательный, но все это было, прошло, и теперь на ущербе дней моих, моя жизнь в Керчи представляется мне сладким воспоминанием.
В городе нас было три жандармских офицера: один городской, ротмистр Шереметов14, для производства дознаний и политических розысков в Керченском градоначальстве и Феодосийском уезде, другой — подполковник Кременецкий со своей командой в 12 человек и с двумя верховыми лошадьми обслуживал в военно-полицейском отношении Керченскую крепость; третий был я — портовый, только по осмотру паспортов на иностранных или русских дальнего плавания пароходах. Других обязанностей у меня не было. Вся моя команда состояла из четырех человек: трех унтер-офицеров, одного вахмистра Лишвиненко, известного на весь Крым охотника, без которого не обходилась ни одна крупная охота, за что он, хотя и нижний чин, был выбран членом в Крымский горный охотничий клуб. Пятый был я — начальник этой команды.
