Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Накопив подобный «компромат», А. П. Бестужев-Рюмин в начале июня 1744 года представил императрице доклад о поведении маркиза, сопроводив его подробными выписками из перехваченных донесений. Расчет оказался точным. Оскорбленная Елизавета тут же подписала уже подготовленный указ главе Тайной канцелярии А. И. Ушакову: «...повелеваем вам к французскому бригадиру маркизу Шетардию немедленно поехать и ему имянем нашим объявить, чтобы он из нашей столицы... в сутки выехал». Алексей Петрович ликовал. В письме М. И. Воронцову он так описывал поведение Шетарди в момент предъявления ему обвинения и указа императрицы: «По всему видно, что он никогда не чаял, дабы столько противу его доказательств было собрано, а когда он оныя услышал, то еще больше присмирел, а оригиналы, когда показаны, то своею рукою закрыл и отвернулся, глядеть не хотел». Победа А. П. Бестужева-Рюмина была полной.
Но было бы нечестным умолчать об одной немаловажной детали. Историк В. А. Бильбасов, в конце XIX века сравнивший перлюстрированные копии донесений Шетарди, которые поднес Алексей Петрович Елизавете Петровне, с подлинниками этих же писем в Парижском государственном архиве, утверждал, что «в дешифрованных депешах выбрасывались сведения, не подходившие для очернения Шетарди, а сам перевод депеш не всегда верен». Как тут не вспомнить о «хвосте, который вертит собакой».
335 При «просвещенной государыне» Екатерине II практика перлюстрации успешно продолжалась и развивалась. Дневник ее личного секретаря А. В. Храповицкого полон заметок о чтении императрицей перлюстрированных писем. Кроме переписки иностранных дипломатов Екатерина II внимательно следила за корреспонденцией фрондирующих аристократов и, конечно, своего нелюбимого сына Павла Петровича. Например, 27 февраля 1787 года Храповицкий отмечал, что были «показаваны» письмо Цесаревича к графу Чернышеву. Нередко чтение перлюстрации сопровождалось замечаниями императрицы. 31 августа 1788 года государыня «отдали письмо с замечанием, что пребывающий здесь датский министр... врет много по делам финансовым и тем внушить может Двору своему ложное мнение». В другой раз просмотр донесения того же датского посла встревожил Екатерину II. Оказалось, что дипломат знает о ее инструкциях графу Мусину-Пушкину, русскому послу в Швеции. Подозрение пало «на комнатных лакеев».
Весьма эмоционально реагировала императрица, если обнаруживала в перлюстрации высказывания, недоброжелательные к ней лично или к управляемой ею стране. Прочитав в донесении австрийского посла в России принца де Линя, посетившего Яссы во время русско-турецкой войны, что русские армии «многочисленны только больными и ранеными», Екатерина II оценила это как злобу «к нам принца». В январе 1789 года она сделала собственноручную надпись на перлюстрированном донесении французского посла: «Никогда еще не попадались депеши, кои более доказывают злостное расположение Франции противу России».
С именем Екатерины II связано и учреждение постоянной службы перлюстрации в Российской империи. Этой датой можно считать 1779 год, когда императрица повелела доставлять ей с Санкт-Петербургского почтамта секретно вскрытую корреспонденцию. Постепенно все более расширялся круг лиц, чья переписка попадала под наблюдение. Этому способствовали и события в Европе. В 1789-1794 годы общее внимание было приковано к революции во Франции. Свержение монархии, арест и казнь королевской четы, кровавый террор под аккомпанемент непрерывно работавшей гильотины, разорение католических храмов, бегство тысяч дворян за границу вызывали ужас, страх и ненависть у всех монархически настроенных и консервативных людей. В России это усиливалось памятью о «пугачевщине» и боязнью ее повторения. Поэтому под подозрение попадало все, казавшееся необычным и таинственным.
Таким, в частности, оказалось дело московских масонов. На протяжении нескольких лет, в 1790—1792 годы, переписка участников кружка А. М. Кутузова, И. В. Лопухина, князя Н. Н. Трубецкого и их идейного главы, выдающегося русского мыслителя и журналиста, Н. И. Новикова подвергалась постоянной перлюстрации на Московском почтамте. Московский почт-директор И. Б. Пестель (отец будущего декабриста) доносил московскому главнокомандующему князю А. А. Прозоровскому: «Совершенно удостоверить могу, что ничего замечания достойного чрез вверенный моей дирекции почтамт... пройти не может». С каждого письма наблюдаемых снимались две копии. Одна направлялась князю А. А. Прозоровскому, другая — в Петербург графу А. А. Безбородко, главному директору почт и одновременно докладчику императрицы в эти годы. Наиболее интересные письма докладывались Государыне.
Но то ли квалификация перлюстраторов оказалась низкой, то ли участники переписки знали об интересе к их корреспонденции, но они ста-
336 да открыто выражать свое недовольство действиями почтовых чиновников. А. М. Кутузов писал князю Н. Н. Трубецкому из Берлина в апреле 1791 года: «Я нехмею говорить откровенно, ибо письма подвержены любопытству подлецов, жаждущих читать оные». В тот же день в письме другому товаришу, И. В. Лопухину, он объяснял свою боязнь писать, что бы хотелось, тем, что «завелись гнусные и подлые бездельники, старающиеся читать, что мы с друг другом говорим».
