Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
333 политических групп. Неудивительно, что 20 июня 1745 года вице-канцлер М. И. Воронцов получил от императрицы Елизаветы Петровны следующую записку: «Друг мой Михайла Ларивонович. Прикажите... наикреп-чайше смотреть письма Принцессины (будущей Екатерины II. — В. И.) и Брюмеровы (Брюмер — обергофмаршал Великого князя Петра Федоровича, будущего Петра III. — В. И.), также и Королевского Высочества Шведского, какие они интриги имеют». Из перлюстрированных писем Елизавете стало известно, что мать Екатерины, княгиня Иоганна Елизавета, приехавшая в 1744 году с дочерью в Россию, согласилась быть осведомителем короля Пруссии Фридриха II. В результате принцессе Ангальт-Цербстс-кой, в православии Екатерине Алексеевне, удалось оправдаться, а матушку ее выпроводили домой.
Еще одной громкой историей, основанной на перлюстрации, стало дело маркиза Шетарди. Французский посланник в России считался личным другом императрицы. Он поддерживал Елизавету, когда она, дочь Петра Великого, жила под страхом опалы при Дворе сначала Анны Иоан-новны, а затем младенца Ивана Антоновича. Реальная претендентка на престол могла бояться ссылки, насильного пострижения в монахини или заключения. Именно Шетарди наряду со шведским послом Нолькеном с конца 1740 года через личного врача цесаревны Иоганна Лестока вступил в переговоры с Елизаветой, обещая ей поддержку в случае восшествия на престол. И хотя переговоры эти были не слишком результативными, а переворот вообще оказался для французского посланника неожиданным, Шетарди поспешил представить себя чуть ли ни душой заговора. До своего отъезда из Петербурга осенью 1742 года он действительно стал «своим человеком» в Зимнем дворце. В декабре 1743 года маркиз вновь появился в столице России в качестве чрезвычайного посланника. Ему было поручено добиваться заключения союза с Россией против Австрии. Главное препятствие он усматривал в позиции руководителя внешней политики России А П. Бестужева-Рюмина. С помощью Лестока и уже упомянутого Брюммера Шетарди стал плести интриги против российского канцлера. Но в результате в эти сети попал он сам.
Оказалось, что с января 1744 года все донесения Шетарди в Париж тщательно перлюстрировались. Не спасли даже шифры. Как пишет исследователь истории шифровальной службы Т. А. Соболева, ученый-математик X. Голдьбах уже 20 марта 1744 года докладывал А. П. Бестужеву-Рюмину: «... я в состоянии буду вашему сиятельству..., как скоро вы мне токмо приказать изволите, и цифирный ключ вручить, способом которого каждому, который по-французски разумеет, все иныя той же цифири пиесы (письма. — В. И.) дешифровать весьма легко будет». Всего Гольдба-x дешифровал около 70 донесений и ответов на них.
Но трудность была не только в дешифровке. Дипломаты свои письма обычно пересылали в конвертах, которые прошивались ниткой и опечатывались. Письмо могло содержаться и в двойном конверте, также прошитом и опечатанном. О трудностях перлюстрации можно судить по письму петербургского почт-директора Ф. Аша А. П. Бестужеву-Рюмину, подробно излагавшего процесс перлюстрации трех пакетов, посланных прусским посланником бароном Мардефельдом в Берлин, секретарем посольства Ba-рендорфом в Кенигсберг и сотрудником посолства Латдорфом к брату в Ангальтбернбург. Руководитель перлюстрации докладывал: «...Последние два письма без трудности распечатать было можно, чего ради и копии с
334 лих при сем прилагаются. Так же де куверт в придворный почтовый амт в Берлин легко было распечатать, однако ж два в оном письме, то есть к королю и в кабинет, такого состояния были, что, хотя всякое... старание прилагалось, однако ж... отворить невозможно было...: куверты не токмо по углам, но и везде клеем заклеены, и тем клеем обвязанная под кувертом крестом на письмах нитка таким образом утверждена была, что оный клей от пара кипятка, над чем письма я несколько часов держал, никак распуститься и отстать не мог. Да и тот клей, который под печатями находился (кои я хотя искусно снял), однако ж не распустился. Следовательно же, я к превеликому моему соболезнованию никакой возможности не нашел оных писем распечатать без совершенного разодрания кувертов».
Кроме умения вскрыть конверты, не повредив их, требовалось после снятия копий придать им первоначальный вид: заклеить, прошить ниткой и опечатать такими же печатями, чтобы не навлечь подозрения адресата. Поскольку дипломаты пользовались множеством печатей (личных и государственных), то нужен был мастер по изготовлению поддельных печатей. В эти годы им был некий Купи. От него требовали высокого про-фесионализма. Например, в марте 1744 года А. П. Бестужев-Рюмин в связи с получением от Ф. Аша образца, изготовленной Купи, печати австрийского посла в России барона Нейгауза, указывал: «Рекомендуя ... резчику Купи оные печати вырезывать с лучшим прилежанием, ибо нынешняя нейгаузова не весьма хорошего мастерства».
Между тем Шетарди, видимо, был настолько уверен в своем положении и невозможности прочитать шифр, что ничего подозрительного не замечал. В донесениях своих в Париж он, раздосадованный отсутствием каких-либо успехов своей миссии, начал все чаще критически отзываться о Елизавете Петровне, ее привычках и образе жизни. В одном из них он писал: «...любовь [к] самыя безделицы, услаждение туалета четырежды или пятью на день, повторенное и увеселение в своих внутренних покоях всяким сбродом... все ея упражнение сочиняют (составляют. — В. И.)...».
