Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
В начале 1812 года Я. И. де Санглен вышел в отставку, так как выполнение разных конфиденциальных поручений императора по министерству полиции окончательно превратило министра А. Д. Балашова в его злейшего врага. 14 апреля 1812 года де Санглен уже был в Вильне и был назначен Барклаем де Толли на должность директора военной полиции 1-й армии при военном министре. Сам де Санглен так описывал свои труды по организации этой службы: «До приезда государя старался я учредить свою канцелярию, нахватать писарей, не зная никого, мог ли я сделать выбор? Кое-как все это учредилось, и я занялся особенно городскою
231 полициею. Сделан был список всем жителям, обозначены те, которым не слишком можно доверяться».
Как видим, военная полиция в значительной степени выполняла функции полиции высшей. Это было продиктовано особенностями момента. Готовясь к отражению наполеоновской армии, Барклай де Толли, вообще уделявший много внимания развитию русских спецслужб, стремился полностью обезопасить свои расквартированные в Вильне войска от подрывной деятельности французов. Тем более, что французского шпионажа военный министр мог опасаться не без оснований. Сам Я. И. де Санглен в своих мемуарах приводит несколько интересных случаев.
Так, получив от берлинского обер-полицмейстера информацию, что в данный момент в Вильне действует группа французских шпионов, Александр I поручил их поиск, как он это делал и раньше, А. Д. Балашову (как министру полиции) и Я. И. де Санглену (как директору военной полиции) сепаратно. Санглен взялся за дело с присущей ему основательностью. «Я поручил трем моим чиновникам, — вспоминал он, — ходить каждый день по разным трактирам, там обедать, все рассматривать, выглядывать, и мне о том докладывать; виленскому же полицмейстеру Вейсу поручил строгое должное наблюдение за приезжими из Польши». В результате агенты де Санглена обнаружили «развязного поляка, со всею наружностью фронтовика, который не жалел шампанского и бранил Наполеона напропалую», представляясь, однако, сугубо штатским человеком, якобы никогда не служившим в армии.
Сделав обыск на квартире не в меру разговорчивого кутилы, сотрудники военной полиции обнаружили в тайнике данные ему французским командованием инструкции, патент на чин поручика за подписью Наполеона, довольно большую сумму денег и статистические записки о стоящих в Вильне русских войсках. В этот момент де Санглену сообщили, что Балашов тоже нашел шпионов и уже представил их государю. Туда же поспешил и де Санглен. Немало озадаченный «удвоением» шпионов Александр I провел проверку, в результате которой выяснилось, что под видом шпионов желавший опередить соперника Балашов, представил императору нескольких обедневших польских шляхтичей-бродяг, «Это обыкновенная полицейская штука, — констатировал Санглен, — схватить первых бродяг, выдать их за шпионов и отправить подал ее, чтобы молчали».
В другой раз директору военной полиции пришлось «обслуживать» визит специального посланника Наполеона, якобы ехавшего с особой миссией поздравить Александра I с прибытием в Вильну. Организовав его проезд до Вильны проселками, чтобы «дипломат» не мог ознакомиться с русскими артиллерийскими парками и расположением войск, де Санглен окружил его кучерами и лакеями из числа офицеров вилен-ской полиции. А «когда Нарбон (так звали наполеоновского эмиссара. — Ф. С.), по приглашению императора, был в театре в его ложе, перепоили приехавших с ним французов, увезли его шкатулку, открыли ее в присутствии императора, списали инструкцию, данную самим Наполеоном, и представили государю». Как видим, в условиях ожидавшегося французского нападения любопытство Александрам I взяло верх даже над приличиями: император не просто пользовался данными разведки, но и сам стал участником «оперативной разработки» Нарбона.
Приходилось выполнять и функции личной охраны императора. Так, однажды Александр I попросил де-Санглена проверить дошедший до него
232 слух. Генерал и флигель-адъютанты императора собирались дать в его честь бал, с каковой целью и строилась по их поручению временная деревянная зала. Императору сообщили, что конструкция этой залы весьма ненадежна, и при танцах это хлипкое строение развалится, задавив обломками танцующих. Санглен отправился на место, где убедился в том, что зала уже рухнула. Причем нельзя было полностью исключить и возможность диверсии: все попытки директора военной полиции найти архитектора, производившего работы, не увенчались успехом. Незадачливый строитель скрылся, симулировав мнимое утопление.
В этих заботах Я. И. де Санглен, А. Д. Балашов и Александр I и встретили начало наполеоновского нашествия. Отечественная война удалила от забот по устройству высшей полиции и Балашова, передавшего управление министерством полиции С. К. Вязмитинову, и де Санглена, вновь (в который уже раз за время своей карьеры) вышедшего в отставку. Поимка шпионов и прочих внутренних врагов стала прежде всего делом военных полицейских структур. Правда, некоторые местные администраторы активно занялись вопросами идеологической работы во вверенных их управлению губерниях. На языке того времени эту работу можно назвать «полицией предохранительной»: ведь основная цель обработки умов заключалась в том, чтобы предотвратить возможные преступления против государя и государства, инспирированные наполеоновскими лазутчиками, а также на предотвращение массовых беспорядков. Так, напомним, что еще во время «шпионской тревоги» 1806 года могилевский гражданский губернатор Бакунин почитал своим долгом распространять доброкачественную информацию о положении на театре военных действий для предотвращения разного рода ложных слухов. Среди же «работников идеологического фронта» времен Отечественной войны на первое место следует без сомнения поставить Московского губернатора графа Ростопчина, известного ура-патриота и галлофоба. Наверное каждому человеку, хоть сколько-нибудь знакомому с русской классической литературой, имя Ростопчина известно по роману Льва Толстого «Война и мир». На страницах эпопеи автор знаменитых «афишек» предстает эдаким забавным маразматиком, хотя в действительности организованная им в рамках контроля за настроением москвичей в тяжелые военные дни пропаганда — яркий пример опасно-беззастенчивого манипулирования общественным мнением. Частью агитационные афишки Ростопчина следует и вовсе признать явно неудачными. Так же, как и уже упоминавшийся антинаполеоновский циркуляр Синода, некоторые афиши сообщали москвичам такие сведения о Наполеоне, которые были способны лишь породить новые слухи. Так, в одном из агитационных листков читаем: «Берегитесь одного: пьяниц да дураков, они, распустя уши, шатаются, да и другим в уши в расплох надувают. Иной вздумает, что Наполеон за добром идет, а его дело кожу драть: обещает все, а выйдет ничего. Солдатам сулит фельдмаршальство, нищим золотые горы, народу свободу, а всех ловит за виски, да в тиски, и пошлет на смерть». Не знаю, как у читателя, а у автора этих строк в результате такой агитации возникло острое желание послушать, «распустя уши» еще о том, что несет Наполеон России...
