Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Великий князь отреагировал немедленно: на Северщину к Шемячичу и к находившимся там же государевым воеводам (уделы двух князей Василиев находились на границе с Литвой, с которой тогда шла война) были посланы специальные эмиссары Иван Юрьевич Шигона Поджогин и дьяк Иван Телешов. Им была дана подробная инструкция, согласно которой они должны были уведомить Василия Шемячича о неблагоприятных для него слухах, дошедших до государя, и убедить князя приехать без опаски в Москву. Не успели еще посланцы Василия III добраться до цели своего назначения, как в столице появился гонец от Шемячича с «речами» к государю: новгород-северский князь, прослышав о доносе на него Василия Стародубского, поспещил с ответными мерами.
«Речь» Василия Шемячича, которую зачитал его слуга Степан Рагозин, начиналась с крайнего уничижения: «холоп твой господарев Василей Иванов челом бьет», — и это говорил удельный князь, властитель обширной области с несколькими городами! Демонстрируя свое смирение и покорность, Шемячич старался в то же время убедить государя в ложности возведенных на него (как он выразился) «безлепиц», подчеркивая, что князь Василий Стародубский и прежде уже его «обговаривал», и ныне старается это сделать — по принципу: «любо деи тем брата7 своего князя Васильа Ивановича уморю, или сам от господаря за то в гневу буду, а одному деи тому быти уж так». Шемячич просил государя позволить ему лично прибыть в Москву и стать «с очи на очи» с тем, кто на него наговаривает; пусть Великий князь «обыщет», разберется и защитит своего верного слугу от подобных «безлепиц».
Шемячичу было послано разрешение на приезд в столицу, а Шигоне и Телешову, находившимся на Северщине, — новые инструкции. В августе Василий Шемячич прибыл в Москву и получил от великого князя заверение: «мы как наперед того безлепичным речем не потакали, так и ныне тому не потакуєм, а тебя есмя слуїу своего как наперед того жаловали, так и ныне жалуем... а опытали есмя, что то речи на тебя безлепич-ные, и мы им и ныне не верим...». Интересно, однако, что в упомянутой выше новой инструкции Шигоне и Телешову, этим великокняжеским посланцам, предписывалось: «...ехали бы есте ко князю к Василью Семеновичу, да говорили бы есте ему от нас речь о береженье... да похвальную бы есте ему речь говорили».
Последняя деталь очень важна: она показывает, что Василий III, вопреки приведённым выше декларациям, поощрял доносы (о чем прямо писал уже известный нам Иван Яганов в своей челобитной) и что на самом деле он не питал доверия к Шемячичу. Действительно, хотя в 1517 году тому удалось выпутаться из описанной выше неприятной ситуации, и своего недруга новгород-северский князь пережил (Василий Стародубский умер в 1518 году), но в 1523 году Шемячич снова был вызван в Москву (под данные митрополитом гарантии его неприкосновенности), арестован и остаток дней провел в заточении.
20 Если Василия Шемячича лишь подозревали в намерении перейти на службу к королю, то последнему рязанскому князю Ивану Ивановичу действительно удалось в августе 1521 года бежать в Литву. По горячим следам было наряжено следствие (отрывок розыскного дела сохранился): лица из окружения Ивана Рязанского были подвергнуты допросу (а один из них — Дмитрий Сунбулов — и пыткам) с целью выяснения — кто был посвящен в замысел побега, где в данный момент находится князь Иван и т. п.
Но, оказывается, доносы, влекшие за собой розыск по делу о предполагаемой измене, практиковались не только в кругах высшей знати, но и в среде провинциальных служилых людей — детей боярских. В этой связи большой интерес представляет дело 1523—1524 годов о доносе Федора Крыжина на муромских детей боярских Ф. И. Каргашина, братьев Щукиных и Ивана Белого, будто бы намеревавшихся бежать в Литву.
Как только донос дошел до Великого князя, в Муром воеводе князю Б. И. Горбатому был послан приказ доставить подозреваемых в Москву. Расследование деда было поручено боярину Михаилу Юрьевичу Захарьину и уже неоднократно упоминавшемуся нами Шигоне Поджогину. На следствии доносчик подтвердил свои показания, оговоренные же им лица заявили, «что их Федко Крыжин поклепал по недружбе». Так, Степана Щукина он «поклепал, потому что жил с ним в суседстве», и у них недавно была земельная тяжба. Кроме того, Крыжин был сослуживцем подследственных и, как выяснилось, частенько «бегал» от службы, а Щукины и И. Белый докладывали об этом по начальству, в результате чего дезертира дважды с приставами приводили на службу из поместья, а когда дьяки выдавали служивым государево жалованье, то, как заявил на следствии Степан Щукин, «мы... сказывали все на того Федка (Крыжина. — М. К) то, что он емлет жалованье, а на службу не ездит и с службе бегает». Когда это подтвердилось, дьяки жалованья Крыжину не дали. «И он... рнясь тому (т. е. гневаясь за то. — М. К.), да нас обговаривает», — закончил С. Щукин.
В конце концов «боаре спросили Федка Крыжина: чем их уличаешь, есть ли у тебя какой довод, что они хотели бежати в Литву? И Федко Крыжин довода у себя не сказал никакою». На этом, надо полагать, дело было закрыто, как сказали бы нынешние юристы, «за отсутствием состава преступления».
