Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Думаю, что Шетарди наверняка подумал, что его сейчас арестуют, посадят в крепость и отправят в Сибирь — появление в столь ранний час самого начальника Тайной канцелярии с солдатами обычно это и означало. Опасения Шетарди были весьма серьезны и небезосновательны. Когда в ноябре 1748 года стало известно об аресте лейб-медика Лестока, его близкий друг прусский посланник Финкельштейн, замешенный в интригах при русском дворе, подошел к канцлеру Бестужеву на придворном вечере и заявил, что король его прислал отзывную грамоту и что он срочно покидает Петербург. Тогда Бестужев писал императрице: «Крайне со-жалительно, что сим отъездом избегнет он от путешествия в Сибирь». Отправить Шетарди ловить соболей можно было без затруднений — он, в отличие от Финкельпггейна, имел статус частного человека. А как поступают с частным человеком в России, маркиз знал хорошо!
Но сценарий на этот раз был другой: «И тогда генерал Ушаков объявил ему, что прислан к нему в дом по Ея и. в. указу для некоторого объявления, почему тотчас секретарь Курбатов зачал читать заготовленную декларацию, по окончании которой он., Шетардий, говорил, что слышит в чем состоит Ея в. соизволение, а желает видеть те»доказательства, на которых помянутая декларация учреждена. Секретарь Курбатов потому читал все экстракты из его, Шетардиевых писем, а он Шетардий за ним смотрел и ничего не оспорил ниже оригиналов смотреть хотел, хотя его подпись к последнему письму к Дютейлю (министр иностранных дел. — Е. А) ему показана была». После этого Шетарди потребовал копий с прочитанных документов, в чем ему было отказано. Тут же Шетарди был представлен подпоручик Семеновского полка Измайлов и Шетарди объявили, что коляски и телеги для его отправки готовы. На это Шетарди сказал, что хотя он сожалеет о принятой Ея величеством об нем резолюции, но когда оная принята, то он с благодарением чувствует ту милость, с каковою Ея величество ему соизволение свое объявить повелеть соизволила». В этих словах Бестужев увидел намек на то, что Шетарди был не на шутку испуган появлением Ушакова и опасался оказаться в Петропавловской крепости («и последними своими словами показал, что вящаго над собою ожидал»),
Я цитирую письмо Бестужева его заместителю вице-канцлеру (и давнему приятелю Шетарди) М. И. Воронцову. Бестужев с торжеством писал: «Поистине доношу, что такой в Шетардии конфузии и торопкости никогда не ожидали. Вместо того, чтоб светлым умом своим при сем случае действовать, сам опутался собственным признанием, что каракте-
172 ром в кармане пользоваться не может.» Канцлер как раз и опасался, что Шетарди быстро опомнится и покажет Ушакову свои верительные грамоты и потом заявит официальный протест по поводу нарушения русскими властями норм международного права, проявившихся во вторжении вооруженных людей на территорию французского посольства. Кроме того, Шетарди мог отказаться от показанных ему документов, потребовать официальных объяснений Коллегии иностранныхчдел и канцлера. Словом, была угроза, что начнется международный скандал и тогда уже поступать так бесцеремонно с французским посланником, как с частным человеком, будет очень трудно.
Но внезапность появления русских ошеломила Шетарди. Бестужев пишет: «Конфузия его была велика: не опомнился, ни сесть попотчивал, ниже что малейшее во оправдание свое принесть, стоял, потупя нос и все время сопел, жалуясь немалым кашлем, которым и подлинно неможет. По всему видно, что он никогда не чаял, дабы столько противу его доказательств было собрано и когда оныя услышал, то еще больше присмирел, а оригиналы когда показаны, то своею рукою закрыл и отвернулся, глядеть не хотел».
Так внезапность решила дело в пользу Бестужева, отношения с Францией прервались на десятилетие. Фактор внезапности постоянно учитывали при арестах и позже. Внезапно был арестован Ростовский архиепископ Арсений Мациевич в 1762 году, во двор которого нагрянули гвардейцы. 13 апреля 1795 года Екатерина II написала секретный указ главнокомандующему Москвы князю А. А. Прозоровскому о появлении в Москве старообрядческих книг. Она сообщала: «Наипаче же имеем причину подозревать в сем деле известного вам Николая Новикова, который, как слышно, сверх типографии, имеющейся у него в Москве, завел таковую и в подмосковной его деревне» (Авдотьине). Далее императрица указала: «Повелевае;м вам, выбрав одного из советников Уголовной или другой какой палаты и одного или двух из заседателей Верхняго земского суда, людей верных, надежных и исправных, послать их нечаянно (неожиданно. — Е. А.) к помянутому Новикову как в московский его дом, так и в деревню, и в обоих сих местах приказать им прилежно обыскать, не найдется ли у него таковая книга, либо другая ей подобныя, или же по крайней мере литеры церковныя. И то и другое будет служить достаточным обличением, что издание помянутой книги есть его дело». Так началось знаменитое дело Николая Новикова.
Были и другие виды внезапного ареста. Один из них описывает в мемуарах Григорий Винский. Мемуарист сидел дома, когда «в 9 вечера послышался стук в передней». «Я, — пишет Винский, — сидя против отворенной зальной двери, где не было огня, и, увидев блеснувшие пуговицы, пошел осведомиться", кто тут? Человек, стоявший в тени, берет мою руку и говорит тихо: "Чтоб не испугать Елеонору Карловну (жена Винского. — Е. А), я скажу, что заехал звать тебя на вечеринку — потом громко, — А я тебя везде искал, был в двух трактирах, да вздумал и сюда заехать, чтоб взять тебя к Ульрихше" — так назывался известный петербургский трактир». Оказалось, что за Винским приехал знакомый полицейский офицер Лихтенберг, иногда бывавший у В и неких в гостях.
