Государства и культуры иранского государства - Гафуров Б.Г.
Скачать (прямая ссылка):
(7) Наконец, из соображений, которые были нами изложены выше (стр. 127—128), явствует, что после ухода индоарий-ск'их племен в Индостан не позже второй четверти II тыс. до н. э. на пути прохода индоиранцев к югу, т. е. в восточной части Иранского нагорья, должны были проживать исключительно или по крайней мере преимущественно ираноязычные племена.
130
Где-то на просторах Ирана они освоили и легкую конную колесницу, игравшую в дальнейшем такую важную роль в их культуре.
Заметим при этом, что на территорию Иранского нагорья (в самом широком смысле) «восточноиранские» по языку племена практически почти не продвинулись, если не считать бакт-рийцев в афганской Средней Азии; авестский язык не является в полном смысле слова «восточноиранским». Согдийцы, хорез-мийцы, саки, савроматы, скифы остались в Средней Азии, Казахстане и Восточной Европе37.
Кем бы ни были в этническом отношении носители культур типа Намазга IV—V, Хисар III и т. п., уже носители культуры Намазга VI, Тахирбая и других подобных парфянских и мар-гианских (и, вероятно, многих еще неизвестных соседних) городищ XVII—XI вв. до н, э. почти наверное были индоирано-язычными. Археологическая история культуры Намазга VI изобилует своеобразными чертами. Она появляется на месте довольно заметно отличающейся от нее, хотя и связанной с нею, погибшей культуры Намазга V и, кажется, имеет сравнительно слабые генетические продолжения в несколько более поздней культуре Яз I; В. М. Массой усматривает в Намазга VI известные черты, связывающие ее с послехараппской культурой
Джхукар (вовсе не обязательно, впрочем, индоарийской) 38. Эти и подобные черты не поддаются пока убедительной исторической дешифровке, но, вероятно, как-то связаны со сложностями этнической истории Восточного Ирана и юга Средней Азии во II тыс. до н. э. Именно на это время падает и развитие земледельческих культур вширь и качественно (освоение более со-'вершенных форм ирригации). Но если культура Намазга VI, возможно, и была даже не индоирано-, а ираноязычной, то для сопоставления ее с данными Авесты она, однако, явно является, во всяком случае, слишком ранней.
Для оценки культуры местного населения как возможного отражения его этнической истории
весьма интересна (как уже отмечалось Б. А. Литвинским38а) смена здесь обряда погребения,
по-видимому развивавшегося, по крайней мере у части жителей изучаемой зоны, от
трупосожжения (занесенного также и индоарийцами в Индостан) к позднейшему
зороастрийскому обряду выставления трупов на растерзание хищникам и птицам и
захоронения только расчлененных костей. В основе последнего обряда лежит, как известно,
представление о недопустимости осквернения трупом чистых стихий — огня, воды и
плодородной земли — надо полагать потому, что существовал культ плодородной земли,
воды и огня39. Обряд выставления трупов .письменно засвидетельствован лишь в
послегатский период, и неизвестно, соответствовал ли он воззрениям самого Заратуштры,
хотя и опровергнуть это, вероятно, трудно. В погребениях XIV— X11I вв. до н. э. в
Тулхарском могильнике (между устьями рек 9* 131
Кафирниган и Сурхандарьи к северу от Аму) А. М. Мандельштамом обнаружен обряд трупосожжения 40. В Парфии периода Намазга VI в могиле тоже все еще разводили костер, но труп не сжигался, а укладывался в скорченном положении на боку. В Южном Таджикистане конца II— начала I тыс. до н. э. трупо-сожжение заменяется обрядом трупоположения («ямы со спуском»). Трупоположение скорченных костяков с инвентарем все еще наблюдается и в Центральном Иране (Восточной Мидии) на рубеже II и I тыс. до н. э. (Тепе-Сиалк). Для юга Средней Азии в течение всех культур Яз (IX—IV вв. до н. э.) пока, по-видимому, совершенно неизвестны какие-либо погребения оседлого населения, кроме единичного случайного захоронения ахе-менидского времени в самом городе на Яз-депе III; известны лишь погребения кочевников. Может быть, это и не случайно; в первой трети I тыс. до н. э. здесь мог возобладать обычай выставления трупов, известный из книги Видевдат, из Геродота и из позднейшего зороастризма. По данным Видевдата, этот обычай во времена составления этой книги еще не соблюдался, например, в Арахосии41. Конечно, особенно трудно было соблюсти требование о неосквернении стихий при погребении воинов после боя; однако и тут персы, по-видимому, стремились воспрепятствовать соприкосновению трупов с землей, покрывая их сухими ветками и листьями (если правильно наше толкование сведений Геродота, VIII, 24). Интересно, что совершенно аналогичные «компромиссные» погребения были обнаружены А. М. Мандельштамом в Южном Таджикистане, где они, по его словам, довольно неопределенно датируются в пределах первой трети I тыс. до н.
э.: па дне земляной ямы устанавливался каменный ящик, в который укладывался (без сопровождающего инвентаря) расчлененный труп, прикрытый тростником; мы и здесь видим попытку предохранить стихию плодородной земли от оскверняющего соприкосновения с трупом. Таким образом, иранский обычай предохранять чистые стихии от осквернения трупом, несомненно связанный и с культом огня, мог возникнуть в южных оседлых районах Средней Азии или в Восточном Иране в пределах первой трети I тыс. до н. э.42; в какой мере его можно считать исконно связанным именно с учением Заратуштры,— вопрос открытый 43. К середине VI в. до н. э. он распространился до Мидии и Персии, но был там еще внове и применялся не всеми.
