Государства и культуры иранского государства - Гафуров Б.Г.
Скачать (прямая ссылка):
Сравнивая среднеперсидскую поэму «Предание о Зарере» с произведениями эпического характера позднейшего времени (X—XI вв.), В. Б. Никитина отмечает «процесс застывания целых словесных формул», наличие уже обязательных гипербол, «окаменелых» эпитетов, тенденцию к появлению характерной
255
для средневековой литературы разновидности метафоры («вепрь» вместо «храбрец», «дэв» вместо «враг») 30. Эти первые наблюдения уже намечают пути для дальнейшего и, как можно предположить, многообещающего исследования.
Отражение древних культурных традиций в новоперсидской, литературе особенно ясно наблюдается в виде целой галереи литературных персонажей — положительных и отрицательных, героев древнего иранского героического и романтического эпоса, густо населивших начиная с X в. одическую (касыдную) поэзию и лирику (газель) не только светского, по и суфийского характера, а также светскую художественную («украшенную») прозу (например, «Синдбад-наме» в обработке Захири или «Гу-листан» Сзади и т. п.). Возьмем в качестве образца «Диван» Хафиза Ширази, особенно пригодный для этой цели ввиду своей равной удаленности как от активной шуубитской традиции,. так и от противоположного ей воинствующего мусульманского ригоризма. Судя по указателю, в «Диване» Хафиза (по лучшему его> изданию М. Казвини и К. Гани) встречается всего ПО31 имен собственных. Из них 32 имени современников Хафиза, 30 имен героев домусульманского иранского эпического пантеона (Аф-расиаб, Искандер, Барбад, Бахрам Гур, Бахман, Тур, Парвиз,, Пашанг, Пиран, Рустам, Джам и Джамшид, Зардушт, Сальм, Сиавуш, Ширин, Фархад и др.), 25 имен из арабской мусульманской, в том числе коранической, традиции (Адам, Хызр. Нух, Сулайман, Муса, Иса и Масиха, Лейли, Зулейха, Юсуф,, шейх Сан'ан,
Маджнун, Ифлатун и др.) 32.
Подсчет частотности употребления дает следующий результат по иранскому пантеону: Джам и
Джамшид 30-1-14 —44;. Искандар и Сикандар 8 + 3= 11; Ширин — 8; Кей-Хосров — б; Кавус —
4; Фархад — 4; Парвиз — 3; Рустам (Тахамтан) — 2; Афрасиаб — 2; Фаридун — 2; остальные — по одному разу. По мусульманской (коранической) легенде: Сулейман — 18; Хызр — 17; Асаф — 16; Карун — 9; Юсуф — 10; Нух — 7; Масиха — 7; Лейли — 6; Маджнун — 6; Иса — 4 и т. д. Таким образом, иранский эпический пантеон у Хафиза занимает первое место не только по количеству имен, но и дает индивидуального рекордсмена по частоте употребления в лице Джамшида (44 раза), более чем вдвое превосходящего рекордсменов мусульманской легенды Сулеймана и Хызра33. При влекает внимание резкое преобладание частотности имешг Джамшида. Объясняется ли оно личной симпатией Хафиза к этому образу или какими-либо внешними причинами? Ответить на этот вопрос может лишь специальное исследование, выходящее за рамки данной статьи. Здесь уместно лишь указать, что в «Диване» Хакани наблюдаются такие соотношения образцов-рекордсменов: Искандар — 68, Джам и Джамшид — 50, Рустам—48, Фаридун —21 (при последующем резком сниженшт 256
частоты употребления других образов иранского пантеона и при явном преобладании над ними образов христианских и мусульманских, как, например, Иса —201, Сулейман — 94 и т. д.). Другими словами, Джамшид опять-таки занимает одно из ведущих мест в своей категории.
Первое место занимает Джамшид и в «Диване» Унсури, где при некотором преобладании мусульманско-коранической и греческой («Вамик и Азра») традиций, иранская представлена следующим соотношением: Джам и Джамшид — 9; Искандар и Сикандар — 6, Рустам —4 34 Однако в «Диване» Фаррухи Джам (Джамшид) занимает (как и Ануширван) только третье место (21 раз), уступая Рустаму (52 раза — сказывается се-истанское происхождение автора!) и Искандару (21 раз). Му-хаммад упомянут лишь немногим более 30 раз.
На втором месте в «иранском разряде» стоит Джамшид и в «Диване» Анвари (Рустам —21, Джам и Джамшид 10 + + 2 = 12) 35.
Приведенных, в значительной мере случайных, данных, разумеется, далеко еще не достаточно для каких-либо определенных выводов36. Тем не менее не исключена вероятность, что ведущее место Джамшида объясняется не случайными обстоятельствами (например, личной симпатией к этому образу того или иного поэта), а каким-то особым значением этого сложного и трагического образа в жизни культурных традиций иранского возрождения. Дальнейшие систематические подсчеты коррелятивной частотности внутри ономастикона новоперсидских диванов с обязательным привлечением суфийской поэзии, несомненно, позволили бы определить какие-то, пока еще скрытые от нас внутренние течения в лирикоэпической новоперсидской поэзии средних веков.
Древние домусульманские культурные традиции красной нитью проходят через всю ее историю, начиная с периода «иноязычного состояния». Образы героев «Шахнаме» уже населяют творчество Рудаки и поэтов его плеяды задолго до появления «Шахнаме» Фирдоуси. Военно-политические потрясения средних веков — тюркско-сельджукское завоевание, монгольское нашествие, походы Тимура— не ослабляли, а, вероятно, даже усиливали (как мы это видели на примере Хафиза) тягу иранцев к своим древним героическим преданиям. Обращение к великому прошлому получило особенное развитие и, разумеется, совершенно новое качество в новой и современной иранской общественной мысли и литературе. Это важное явление, безусловно, заслуживает самостоятельного исследования, основы которого уже заложены в работах по истории образов Искандара, Фархада и Ширин, выполненных X.
