Оруженосцы нации. Вермахт в нацистской Германии. - Ермаков А.
ISBN 5-699-14961-9
Скачать (прямая ссылка):
Манштейн, находившийся среди слушателей, считает, что данная фюрером оценка положения западных держав казалась тогда «логичной и во многих пунктах правильной». В то же время он добавляет: «Я все же не думаю, что слова Гитлера окончательно убедили собравшихся. Британские гарантии, правда, были почти единственным аргументом, который можно было противопоставить выска-
302
дось||рйна
зываниям Гитлера, но все же и он был весьма веским!»116 Адъютант фюрера от вермахта Шмундт поторопился распространить слух о том, что выступление Гитлера произвело на генералов «очень большое впечатление», они «убеждены в необходимости предстоящих шагов» и «с уверенностью приступают к решению новых задач». Другой участник событий, Энгель, придерживался иного мнения. Разумеется, выступления диктатора исключали всякую дискуссию, и никто из генералов не стал ничего обсуждать. Перед их глазами был пример: возражения генералов Бека и Адама привели к их отставке. Многие офицеры полагали, будто рейхсканцлер в очередной раз блефует, другие опасались того, что Гитлер на этот раз намерен во что бы то ни стало решить конфликт вооруженным путем. Сам фюрер в тот день отметил, что «выступать перед генералами — весьма своеобразно. Он думает, что он действительно хороший психолог народа и на своих собраниях, все равно, перед народом вообще или перед товарищами по партии, он всегда знает, воодушевляют ли и насколько воодушевляют его слова. У офицеров старшего возраста это совершенно иначе, они делают застывшую, похожую на маску мину, по которой никогда ничего не поймешь. Так это было и сегодня»117.
Двадцать пятого августа в войска поступил приказ о нападении на Польшу рано утром следующего дня. Однако еще вечером 25-го числа было объявлено о демонстративной ратификации англо-польского союзного договора. Как вспоминал офицер связи ОКХ при Гитлере подполковник Николаус фон Форман, диктатор, возбужденно расхаживая по комнате, сказал ему: «Теперь мы должны быть хитрыми, как лисицы. Но я не Бетман-Гольвег». Позднее появился вызванный Гитлером Браухич и заявил: «Я уже докладывал Вам, что сухопутные войска не готовы, что мы вынуждены начинать нападение с немобильными, слишком слабыми соединениями. По достоверным сообщениям, у Польши может оказаться 60 дивизий... Если Вы дадите мне восемь дней времени для планомерного прове-
303
Але«са«|Ш!рна«ов
дения мобилизации и выдвижения войск, то в моем распоряжении окажется более 100 дивизий... Так Вы получите время для своей политической игры». Гитлер немедленно согласился, и присутствующим офицерам стало ясно, что он потерпел тяжелое дипломатическое поражение118. Некоторые высокопоставленные и хорошо информированные военные, например Канарис и Остер, полагали даже, что от этого удара Гитлеру «не оправиться никогда» и «мир спасен на двадцать лет»119.
Но скептическое и пессимистическое настроение в ОКХ в августовские дни 1939 года не привело, как год назад, к выдвижению оппозиционных планов. Офицерский корпус чувствовал свое полное безвластие и безвыходность положения, среди офицеров царил фатализм. Попытка Бека склонить к активным действиям Гальдера провалилась. Начальник Генерального штаба признал правильность аргументов своего предшественника: «Да, конечно, диктатура гестапо невыносима. Да, разумеется, Вторая мировая война означала бы конец Германии. Яволь, Гитлера следует убрать, иначе не будет мира ни для Германии, ни для Европы». Однако Гальдер считал, что и потом «будет еще достаточно времени», чтобы свергнуть диктатора. «Установление новой восточной границы было бы бессмысленно; Данциг — германский город; стоит англичанам предоставить Гитлеру свободу рук на Востоке, и он никогда мировой войны не затеет. Почему же не дать диктатору провести некоторые неотложные меры по ликвидации чересполосицы в Польше?» — рассуждал он120.
Тридцать первого августа Гитлер подписал директиву № 1 о ведении войны: «После того как политические возможности мирным путем устранить нетерпимое для Германии положение на ее восточной границе исчерпаны, я решил пойти на решение этого вопроса силой». Наступление было назначено на 4.45 первого сентября. «На Западе задача заключается в том, чтобы однозначно переложить ответственность за начало боевых действий на Англию и Францию»121. Надежда на мирное разрешение кризиса не
304
исчезла и с началом военных действий. Только 3 сентября, после объявления войны Англией и Францией, эта последняя надежда рухнула.
Таким образом, после Мюнхенского соглашения военная элита больше не могла оказывать влияния на принятие политических решений. Некоторые представители офицерского корпуса осознали авантюризм внешней политики Гитлера, но не предприняли серьезных попыток помешать будущей катастрофе. К началу Второй мировой войны командование вермахта превратилось в исполнительный орган гитлеровской диктатуры. Союз политического и военного руководства, который должен был гарантировать право голоса военного командования в важных сферах политики, и прежде всего во внешней политике, перестал существовать. Хотя Гитлер сотрудничал с руководством вермахта, это не означало, что он готов был предоставить ему особую роль в государстве. Фюрер использовал «доктрину двух опор» для привлечения армии на свою сторону, для завоевания доверия в офицерском корпусе. Тоталитарное государство в принципе не допускало существования какой-либо политической силы помимо НСДАП. Офицерский корпус, озабоченный только защитой собственных кастовых интересов, не осознал этого вовремя. Результатом стало развязывание Германией Второй мировой войны, которая привела к полному краху ее вооруженных сил.
