Уголовная Россия - Чалидзе В.
Скачать (прямая ссылка):
«Поскольку можно уловить из протоколов дознания, которые обычно, благодаря большой сбивчиво-
33
сти, захватывают больше побочных обстоятельств и таким образом дают больше материала бытового, житейского характера, очень большую, хотя и подоплечную роль играет своеобразная коллективная ревность. Частым поводом для всеобщей драки с пробитыми головами и порезанными животами дает прибытие веселящейся компании парней с гармонистом на улицы «чужой» деревни, где они «гуляют», «ватажатся», с чужедеревенскими девушками. Это побуждение: «не ходи на нашу улицу гулять», своеобразно тем, что в «делах» не улавливается индивидуальной ревности определенного парня этой деревни к определенному парню другой, чужой, деревни
за свою девушку. Убийства и поножовщина из-за личного романа разыгрываются совсем иначе и гораздо реже, чем пьяная драка из чувства коллективной ревности. Причем можно даже уловить известную стереотипность в ответах на допросах: «Они пришли гулять к нам, с нашими, а мы на них были сердиты за то, что они тогда-то побили». Интересно отметить, что на фабриках в сельских местностях, где рабочий, стоящий сегодня у станка, шел вчера за сохою, а завтра, быть может, станет за плуг, наблюдаются смешанные по своей психологической механике хулиганские коллективные драки. Здесь мотив запрета «ходить на нашу улицу» остается тем же, но видоизменяется: «улица» на «нашу казарму», «нашу лестницу» и даже «наш коридор».
И, конечно, среди причин драк — страх перед порчей, колдовством:
«При изучении дел о драках, где люди платятся жизнью за излишне съеденную в гостях колбасу или отстаивая озорным образом «назло» унесенный со стола, накрытого для званных гостей, пустой стакан,
34
- ясно видно, что здесь дерутся не за стакан, не за колбасу, а за своеобразно переродившиеся, какие-то ископаемые, заржавленные, стародавние обычаи, «посадские» и «слободские», «выселковые» и «коренные», государские, и господские, и дворовые, вотчинные и дарственные, — все это обломки каких-то переживаний, уродливо выродившихся в течение столетий; пережитки крепостничества и феодального периода строения земли безобразят быт деревни в области социальных отношений точно так же, как обломки и остатки язычества и христианства уродуют отношение к природе и окружающему миру. «Запугали нас силы нечистые, что ни прорубь — везде колдуны», — писал покойный Есенин. В судах эта сторона деревенской жизни отражается большею частью в делах по ст. 174 Уг.код. (ославили колдуном), но тот, кто мало-мальски знаком с переживаниями молодых и их родителей, родни и приглашенных во время пира на крестьянской свадьбе, ясно представит себе напряженное ожидание, боязливое и тревожное, с каким относятся к возможному появлению или вероятному скрытому присутствию колдуна или порчи».
К сожалению, попытка Сегалова привлечь внимание исследователей к этому комплексу вопросов оказалась
неудачной; если судить по официальным публикациям, социально-психологическая атмосфера в советской деревне изменялась слишком быстро, и ныне такие реликтовые побудительные причины коллективной преступности не должны, с официальной точки зрения, играть роли. Иирочем, пьяные драки продолжаются,и глубинные причины их по-прежнему не ясны (вряд ли такие драки можно объяснить новыми социальными противоречиями
* Ныне страх перед колдунами не столь велик, как раньше, однако разумно помнить, что он не исчез.
35
в деревне, например, спорами о победе в социалистическом соревновании, хотя в некоторых случаях такая возможность и не исключена).*
* Вот современный пример свадебной драки:»2
С. из-за отказа участников свадьбы угостить его водкой затеял с ними драку, в процессе которой причинил одному участнику свадьбы тяжкое телесное повреждение. Верховный суд Белорусской ССР согласился с квалификацией
этого деяния по совокупности как тяжкое телесное повреждение и хулиганство.
36
СОВЕТСКАЯ УГОЛОВНАЯ ТРАДИЦИЯ
1
Говоря о советской уголовной традиции отдельно, я, разумеется, не хочу показать этим, что русская уголовная традиция была заменена советской; напротив, многие черты русской уголовной традиции по-прежнему значимы в советской России, однако установление иного политического строя изменило нравы населения настолько, что можно говорить уже особо о советской уголовной традиции.
При этом, как и почти везде в этой книге, я говорю здесь именно о России в узком смысле (в это понятие я включаю также территории, колонизованные Россией, но 1акие, откуда коренное население вытеснено и в значи-юльной степени заменено русским).*
Разумно начать обзор советской уголовной традиции с того времени, когда создание нового политического устройства лишь подготовлялось в России. В этой подготовке сыграла важную роль та черта русской уголовной традиции, о которой я говорил раньше: именно, склонность народа видеть в крупных разбойниках народных освободителей — правда, ситуация была несколько иная, чем в случаях прежних, вошедших в народные легенды крупных разбойников: те, пожалуй, сначала проявляли себя как разбойники, а потом становились в представлении народа или в собственном представлении освободителями. Напротив, революционные деятели конца прошлого и начала нашего века вознамерились осво-
