Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Куда большую практическую ценность представляли для Бакунина его новые знакомства в среде галицийских поляков. К их числу принадлежал опытнейший конспиратор Леслав Лукашевич, который был одним из руководителей галицийских нелегальных структур до своего ареста в июне 1841 года. Уже в 1830-е гг. он поддерживал тесный контакт с чехами и словаками, стараясь втянуть их в революционные конспирации поляков и придать антигабсбургскому сопротивлению общеславянский характер; о прочности его авторитета в чешских и словацких кругах свидетельствует его избрание представителем от поляков в чешскую секцию124. Освобожденный из тюрьмы в марте 1848 г., Лукашевич сразу включился в активную политическую борьбу во Львове и Кракове. Характерно наличие прочных контактов между ним и КПЭ, о чем свидетельствует обращение комитета к Лукашевичу в Краков от 24 апреля 1848 года125. Бакунин вполне мог иметь о Лукашевиче предварительную информацию. На Славянском съезде произошло их сближение, воплотившееся впоследствии в
244
прочный контакт. Бакунина и Лукашевича объединяла твердая уверенность в необходимости практической революционной работы в среде славян.
То же можно сказать и о сходстве позиций Бакунина и еще одного опытного конспиратора Каспара Ценглевича, который играл самую активную роль в организации освободительной борьбы на территории Галиции в конце 30-х годов126. Весьма вероятен и контакт Бакунина с единомышленником Ценглевича редактором львовской «Рады Народовой» Яном Добжаньским127. В следственных материалах по делу Бакунина упоминается и имя львовского адвоката, члена Рады Народовой К.Малиша, одного из активных приверженцев идеи славянской взаимности, стоявшего у истоков созыва пражского съезда (этот деятель выступил на 3-м заседании секции с речью, призывающей запретить употребление на съезде немецкого языка; настороженно относился он и к венгерскому движению)128.
«Исповедь» и материалы судов и следствий по делу Бакунина хранят почти полное молчание о контактах Бакунина со Львовом и действовавшими там поляками. Между тем из восьми членов делегации Львовской Рады Народовой, утвержденных 25 мая (К.Э.Хоецкии, Ю.Дзедушицкий, А.Клодзинский, Р.Кшижановский, Е.Любомирский, ЛЛукашевич, К.Малиш и Я.Добжаньский), больше половины поддерживали с ним хорошие отношения. Характерно, что Рада Народова по каким-то причинам не получила приглашения в Прагу; Добжань-ский, как руководитель львовской группы, имел инструкцию, составленную в достаточно осторожных выражениях (Рада «не видит необходимости, чтобы кто-то выступая на съезде от ее имени»), призывавшую устанавливать теснейшие отношения с поляками, прибывшими из других частей Польши, и однозначно высказаться в поддержку согласия между мадьярами и славянами129.
Для Бакунина успех «польской линии» на съезде выразился прежде всего в установлении полезных связей С ЛЬВОВСКИМИ поляками, рассчитанных в перспективе на совместные практические предприятия.
Дальнейшие события приняли неожиданный оборот: в самом разгаре своей работы делегаты вынуждены были разъе-
245
хаться вследствие восстания, вспыхнувшего 12 мая в Праге и организованного при участии членов Славянского съезда Й.В.Фрича, К.Сладковского, словака Й.М.Хурбана130. Поляки полностью открестились от подобных обвинений; Бакунин в ходе австрийского следствия и в «Исповеди» утверждал, что восстание было для него неожиданным, причем он «вместе с другими уговаривал студентов отказаться от невозможного предприятия и не давать австрийскому войску случая к легкой победе»131. Уже это его «признание» ясно показывает, что Бакунин знал о готовящихся событиях и поддерживал связи с молодыми чешскими революционерами (среди которых особо выделялся Фрич, последующие контакты которого с Бакуниным были долголетними и плодотворными). Едва ли стоит подвергать сомнению утверждения Бакунина о призыве «студентов» к отказу от преждевременного выступления: сходную позицию он занимал и в начале Дрезденского восстания (май 1849 г.), и в преддверии польского восстания 1863—1864 годов132.
Бакунин, судя по его выступлению на 9-м заседании секции 7 июня, достаточно трезво оценивал обстановку в Праге. Очевидно, не желая создавать резкий контраст со своими показаниями австрийскому следствию, он утверждал в «Исповеди», что отправлял всего лишь службу волонтера, «ходившего с ружьем по баррикадам»133 (о своей роли в восстаниях в Праге и Дрездене Бакунин повествует очень подробно, справедливо рассчитывая на то, что Николаю будет не слишком неприятно читать об этой стороне похождений «отставного прапорщика», имя которого наводило ужас на прусский и австрийский дворы).
Трудно отрицать, что в числе «других» лиц, высказавшихся вместе с Бакуниным за отмену намеченного восстания, не было знакомых ему поляков. Однако известия о том, что существовал некий «отдельный комитет», заседавший в Каро-линуме, состоявший из «поляков, Бакунина и венгров» и находившийся в центре событий, следует отнести на счет распространенной и в ходе последующих следствий традиции списывать на «русского бунтовщика» (а также на венгров и поляков) собственные деяния (сам факт состава вымышленного комитета говорит о том, что изобретатель этих слухов имел
