Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Сужицкий вопреки мнению своего товарища, утверждавшего в апреле 1850 г., что они «не давали никаких по сему предмету мнений», однозначно заявил о поддержке обоими поляками основных мыслей Бакунина: «Мы оба одобрили тогда ... самую цель и намерения сочинителя. Я сам объявил, чтобы действительно навсегда окончилась эта давняя ненависть двух столь близких по происхождению и выгодам народов и вместе с тем столь отдаленных между собою по политическим происшествиям. Я хвалил даже слог его и способ, каким он убеждал и возбуждал в поляках братскую любовь с тем, чтобы общими силами действовать для общей цели, т.е.
229
для распространения свободных начал»68. Показательно, что Сужицкий при всем желании не мог высказать каких-либо возражений, возникших у них против бакунинских выводов; речь Бакунина послужила для них основой для «политических разговоров... о мятежах в Париже, Вене и Берлине», в результате чего они пришли к выводу, что «собственными силами должны помогать в общем деле о свободе... и быть готовыми к восстанию». 7 апреля Сужицкий в обществе Жечнёвского посетил знакомых им по университету Свежбиньского и Краев-ского, в итоге чего Сужицкий был принят в организацию69.
Таким образом, бакунинская речь играла немалую пропагандистскую роль; впоследствии в Царстве Польском активно распространялилсь и другие его произведения. Согласно данным в 1850 г. показаниям ксендза местечка Пясечно Варшавской губернии М.Махниковского, состоявшего в организации с июня 1849 г. «почти в одно и то же время получил он, Мах-никовский, от ксендза Радзинского речь Бакунина в политическом духе и от ученика Варшавской римско-католической академии Сужицкого книгу под названием "Польский демократ"»70. Показательно не только одновременное распространение бакунинских сочинений и печатного органа ПДО, но и то, что Махниковский, воспитанник Варшавской семинарии, был близким другом ксендза Юзефа Роханьского, который «два раза был за границей для свидания с известным эмиссаром, здешним беглецом Дзвонковским»71. Следует полагать, что среди духовенства распространялось одно из бакунинских «Воззваний к славянам».
Судя по всему, круг читателей произведений Бакунина был значительно шире. Бесспорным выглядит знакомство с его сочинениями руководителей организации — Краевского и Свежбиньского. Читали Бакунина и люди, не связанные с конспираторами. Михаловский показал, что «в отсутствие стариков Козьминский читал их дочерям разные патриотические стихи и возмутительную речь Бакунина»72. Показательно, что бакунинское произведение появилось в Варшаве еще до высылки Клопфляйша в качестве постоянного агента. В начале марта 1848 г. Домашевский прочитал Краевскому письмо из-за границы, где «с радостию говорилось о происшедшей французской революции и поощрялось к действию в крае».
230
После этого в адрес организации достаточно регулярно приходили письма «от выходца Дзвонковского из Познани и от Высоцкого из Кракова»73.
III Отделение не отреагировало на факт распространения бакунинских произведений в польской революционной среде. Между тем в числе книг, переправленных в Царство Польское усилиями агентуры Дзвонковского, были сочинения Либельта и Трентовского, Семеньского и Велёгловского, Лелевеля и М.Мохнацкого, Хоецкого и Мицкевича, Штольцмана и Меро-славского. Из иностранных авторов встречается упомянутый Михаловским Монталамбер, а также «Реформа» А.Руге и польский перевод «Книги народов» Ламеннэ74. Таким образом, Бакунин очутился в узком кругу «рекомендуемых авторов», причем впечатление от знакомства с его заведомо запрещенными публикациями было так велико, что не могло укрыться от варшавской следственной комиссии.
Последняя отнюдь не была заинтересована придавать этим фактам сколько-нибудь громкую огласку. Эта черта явственно проявилась в ходе судебных разбирательств 1850-х годов. 6 апреля 1850 г. И.Ф.Паскевич докладывал императору, что в дела организации замешаны в основном «ксендзы и женщины»75. Дальнейшее течение следствия, окончившегося в 1853 г., ознаменовалось практически полным изъятием из обвинительных заключений по делам Жечнёвского, Сужицкого, Махниковского каких-либо упоминаний о чтении ими сочинений «государственного преступника» Бакунина, сидевшего к тому времени в Петропавловской крепости76. В этом были прямо заинтересованы Паскевич и его окружение. «Князь Варшавский» внимательно читал «Исповедь» и мог догадаться, что за рамками бакунинского «покаяния» сокрыто немало интересных подробностей о его польских контактах.
В детальном расследовании этих эпизодов не были заинтересованы ни сам «отставной прапорщик», список деяний которого и без того был велик, ни бюрократический аппарат, который мог в случае «не тех» действий навлечь на себя гнев самодержца, уже решившего судьбу «кающегося грешника». В результате эти подробности не украсили многотомное дело III Отделения о Бакунине, а следствие по делу Клопфляйша вообще обошлось без какого-либо упоминания имени Бакуни-
231
на, рассматривая интереснейшие вопросы, непосредственно затрагивавшие многие стороны его биографии периода 1848— 1849 годов. Даже факт наличия в Москве с 1843 г. некоего «демократического общества», связанного с версальской Централизацией, сообщаемый Клопфляйшем со слов Зенковича (находившегося с 1852 г. в Лондоне), не повлек за собой каких-либо действий по «отысканию злоумышленников».
