Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Таким образом, в сознании некоторой части польского общества все-таки существовали представления о России как «защитнице» и «избавительнице» славян, присущие в те годы многим деятелям чешского, словацкого и югославянского движения. Именно борьба с такими воззрениями составляла одну из главных задач воззваний Бакунина к славянам. Его намерениям в этом смысле созвучно мнение одного из авторов «Пшеглёнда познанского», рецензировавшего книгу Б.Трентовского: «Славянство должно быть для нас направлением прогресса, а не заплесневевшим болотом, фактором цивилизации, а не возвращением к дикости»222. Исходя из конкретных соображений «революционного дела», Бакунин опроверг известный взгляд на якобы присущее Николаю стремление к «защите общеславянских интересов» и «панславизму»: «Россия и славянство нужны ему только как орудия его старой, наскозь немецкой и по германскому образцу выработанной политики разделения и властвования...» В саксонской тюрьме Бакунин по понятным причинам меняет тактику и обвиняет «российское правление» в том, что оно «стремится тихим, но верным путем завладеть всеми славянскими поколениями в Австрии, Пруссии и Турции»223.
Как наследие Бакунина, так и его практическая революционная деятельность не дают ни малейшего повода усомниться
109
в неприменимости к его программе и тактике в изучаемый период термина «панславизм»224. Такие обвинения в адрес Бакунина были в 1840-е гг. весьма немногочисленны. Кроме выступления «Новой рейнской газеты» нечто похожее вынесла на свои страницы венгерская газета «Радикаллап», в которой принимал участие Ш.Петефи225. В этих случаях отчетливо проявилось элементарное незнание позиции противоположной стороны в сочетании с бескомпромиссной уверенностью в истинности своих собственных ВЗГЛЯДОВ226.
Многие из исследователей уличают национальную программу Бакунина еще и в славянофильском уклоне (Kapp, Эп-нер, Лесьневский, Валицкий)227. Еще Н.А.Бердяев подчеркивал, что «анархизм Бакунина — характерное русское влияние, в нем силен славянофильский элемент»228. Но эти размышления известного русского философа лишены какого-либо реального источникового обоснования, не говоря уже о том, что Бакунин выступает в них только как «анархист». О.Г.Мясников усмотрел в программе Бакунина «глубокое воздействие славянофильских тенденций»229. Отсюда недалеко и до «революционного» вывода Альбера Камю о том, что «Бакунин был большим русофилом, чем сам царь»230. Не был Бакунин и русофобом, в чем его бездоказательно обвиняют Т.Наполова и Ф.Шипунов231. Смешивать идейные убеждения радикального демократа Бакунина (представленного при этом анархистом и «порождением дьявола») с воззрениями славянофилов и особенно К.С.Аксакова бессмысленно.
Трудно отрицать однако общность некоторых истоков их мировоззрения. Вопреки П.И.Моисееву, сохранились достоверные данные о долгих спорах Бакунина с ведущими идеологами славянофильства (К.Аксаков, А.С.Хомяков) в конце 1830-х гг. — стороны были настроены непримиримо232. Трудно говорить о каком-либо углубленном бакунинском интересе к славянофилам; в условиях дефицита подобной информации о русской жизни упоминания о них в его наследии периода первой эмиграции нет233. Но определенные параллели во взглядах Бакунина и славянофилов есть, источник их — сходная реакция на некоторые аспекты общественного развития России первой половины XIX века. В целом же взгляды Бакунина *е могут быть охарактеризованы как славянофильские.
110
Н.И.Цимбаев абсолютно прав, заключая, что «из общего фонда московского славянофильства» Бакунин не почерпнул решительно ничего; «либеральные убеждения К.Аксакова неправомерно сопоставлять с революционной программой Бакунина»234.
Таким образом, федеративная программа Бакунина не имеет ничего общего с «панславизмом» и «славянофильством». Принципиальные основы его взглядов по национальному вопросу решительно исключали проповедь национальной исключительности, германофобские, юдофобские и русофобские настроения, которые ему иногда приписывают, исходя из субъективно-пристрастной трактовки некоторых его произведений. Но Бакунин, как и все его современники, не поднимался в осмыслении сущности национального характера выше планок, установленных временем (а судить о его взглядах по иным критериям просто некорректно).
Традиционна для изучаемого времени апелляция Бакунина к «прусско-татарской», иноземной сущности романовской монархии235. Подобный взгляд был широко распространен в Европе; даже наиболее прогрессивные мыслители отдавали дань этой традиции. Характеристика династии Романовых как «голштейн-готторпских князей, занявших российский трон», четко прослеживается в трудах Лелевеля, чья национальная программа была в значительной степени использована Бакуниным236. Полностью перекликается с этой точкой зрения и высказывание Подолецкого о Николае I как «представителе варяжско-татарских и немецких предшественников»237. Центральный орган ПДО на основании посылок такого рода отказывал «Москве» в принадлежности к христианской цивилизации: «Помимо христианского ритуала, царь до сих пор является верным последователем Тамерлана»238. Трудно определить, насколько серьезно Бакунин воспринимал этот очевидный пропагандистский штамп; во всяком случае ясно, что приоритет в использовании этой точки зрения принадлежит не ему.
