Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Эти взгляды были изложены смело и нестандартно, что повлекло за собой настороженное отношение многих польских читателей Бакунина к самой идее федерации184. Эта позиция сохранилась и после объединения левого крыла эмиграции в 1846 году. Если Ворцель, ставший вскоре членом Централизации и одним из главных идеологов ПДО, решительно соединяет привычные для демократов представления о «панславизме» под руководством Польши с федеративными идеями, то многие из старых членов организации думали иначе.
Показательно в этом смысле обращенное к С.Роберу послание Я.Н.Яновского и С.Братковского от 8 июля 1848 года.
101
Авторы подвергают уничтожающему разносу тактику образованного в Париже в конце мая Славянского общества и идею славянской федерации в частности. Яновский и Братковский, «видя, что среди славянской федерации, которую имеет целью упомянутое общество, Польша должна бы была утратить свой независимый быт и свою самостоятельность, посчитали своим долгом не принимать участия в этом предприятии»185. Авторы обращения заявили о готовности поддержать «свободный союз» (конфедерацию), основанный на принципах равенства, которое понимается исключительно в смысле того, что «ни одна славянская нация не может идти в сравнение с польской национальностью».
С этих позиций Яновский и Братковский вспоминают о традициях лозунга «За вашу и нашу свободу!», не призывая к единению с верноподданными царя: «Боже упаси, чтобы Польша хотела отвергнуть содействие того или иного славянского народа в борьбе против деспотизма. Но она... имеет право требовать от русских, чехов, иллирийцев, болгар и сербов... восхождения к вершине ее национального и политического устройства, разрыва с фальшивым конституционализмом и династическими интересами»186. Подобная высокомерная и одновременно демагогическая позиция ведущих идеологов польской демократии в самый разгар «Весны народов» не могла не остаться без последствий; перемены к лучшему в тактике ПДО наступили уже после поражения европейских революций187.
Правда, в разделе «Записок» О.Авейде, освещающем идеологическую платформу ПДО 1840-х гг., о планах союза равноправных славянских народов говорилось как о реальном пункте программы, с оговоркой, что демократы «весьма мало занимались славянским вопросом». Идеи славянской федерации в программе ПДО в 1840-х гг. были в лучшем случае второстепенной линией, которая едва просматривается на фоне генеральной концепции восстановления независимой Польши собственными силами. Программа Бакунина была шире и масштабнее. В конце 1840-х гг. он проповедует идею общеевропейской революции, направленной на «социальное раскрепощение масс и освобождение угнетенных наций»188.
В соответствии с революционными принципами Бакунина славянская федерация отнюдь не означает абстрагирования от
102
коренной проблемы общественного развития — освобождения «угнетенного бедного класса». Славянская федерация может основываться только на восстании всего народа, дающем ему возможность после победы полностью покончить со всяким угнетением. Легко распознать значительный налет абстракции при формулировке Бакуниным его «вселенских планов». Налицо ощутимый отрыв теоретических конструкций от конкретной славянской действительности. Ситуация в России и Польше обычно оценивалась им в оптимистическом ключе; доказательства подыскивались в процессе скрупулезного анализа европейской прессы и свидетельств очевидцев (особенно подробно Бакунин вникал во внутреннее положение Познан-щины и Галиции), о чем свидетельствует его «Защитительная записка» в саксонской тюрьме189. Положение сербов, болгар и других народов, находящихся под османским владычеством, было лишь отдаленно известно ему в этот период (равно как и идеологам ПДО, почти не возлагавшим надежд на общественное движение южных славян не потому, что оно якобы отпугивало их своим «панславистским», прорусским характером, а в значительной степени из-за элементарного незнания обстановки)190.
Таким образом, федеративная концепция Бакунина в отношении славянских народов достаточно зримо выделялась среди современных ему европейских общественных теорий. В платформах польских общественных движений того времени отсутствует аналог подобной позиции. Даже ближайшие польские знакомые Бакунина были более умеренными в этом вопросе. К примеру, профессор славистики из Вроцлава В.Цыбульский, вполне разделявший основные положения Бакунина о славянском единстве, не заходил так далеко даже в своих теоретических проектах191. Федеративные воззрения Бакунина были тем рубежом, на котором заканчивалось взаимопонимание Бакунина и польских общественных деятелей; именно об этом говорил Герцен на праздновании в Лондоне 22-й годовщины Ноябрьского восстания: «Если Бакунин временами был непризнан, то потому, что боялись его радикализма»192.
Многие исследователи бакунизма и польского общественного движения до сих пор обыгрывают тезис о «панславист-
103
ском» характере концепции славянского единства Бакунина. Сколько-нибудь серьезное выяснение крайне запутанного вопроса о «панславизме» русского революционера невозможно со старых исходных позиций, покоящихся на догматическом восприятии работы Энгельса «Демократический панславизм» (1849 г.). Энгельс предельно резко осудил национальную программу Бакунина и его первое «Воззвание к славянам», в котором, по его мнению, содержится «мечтательное воодушевление первых месяцев революции»193. Может сложиться впечатление, что в статье Энгельса совершенно справедливо обличается «фантастическая романтика», «абсолютное требование свободы, опирающейся на мнимую народную волю» и резко диссонирующей с окружающей действительностью. Такой критический подход к бакунинской программе 1840-х гг. принят даже многими немарксистскими исследователями194.
