Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Уже к началу 1840-х гг. Бакунин, будучи, по выражению Герцена, «№ 1 среди молодежи гегельской» в России, проявил себя искусным толкователем любимой философской системы в различных кругах: «Бакунин принялся за Гегеля, которого методу и логику он усвоил в совершенстве и кому не пропо-
62
ведоваЛ он ее потом?»22 Энгельс даже в конце жизни (1893 г.) при всех принципиальных разногласиях с идеями позднего Бакунина подчеркивал, что тот «понимал Гегеля»23. Несомненно, что свою роль пропагандиста гегелевской философии Бакунин успешно исполнял и в польской среде.
В свою очередь, бакунинское многонациональное окружение немало способствовало преодолению последних остатков его прежнего негативизма конца 1830-х гг. в отношении передовых теорий общественной мысли Франции. Значительный толчок подобной переоценке ценностей дало сближение Бакунина с Герценом на рубеже 1839—1840 годов. «Мы провели вместе год. Бакунин все более побуждал меня к изучению Гегеля; я же пытался внести в его суровую науку побольше революционных элементов», — подчеркивал Герцен в «Былом и думах»24. Соединение усилий Бакунина (носителя радикальных философских идей, читавшего не только Гегеля, но и Фейербаха, «Галльские ежегодники» Руге) и Герцена, сторонника идей социализма «на манер французских мыслителей, вроде Пьера Леру», не только взаимообогащало их обоих, но и было важным звеном становления демократической общественной мысли в России25.
После отъезда за границу последние остатки односторонности философского образования Бакунина были преодолены очень быстро. Уже в 1841 г. он в письме родным восторгается идеями «христианского социалиста» Ф.-Р.Ламеннэ26. Со временем влияние французских мыслителей на Бакунина значительно возрастает. Парижские знакомства 1844—1848 гг. — Прудон и Ж.Санд, Мишле и Кинэ, Беранже и Луи Блан, Фло-кон и Ледрю-Роллен — значительно повлияли на радикализацию идейно-теоретических представлений Бакунина. Мировоззрение русского эмигранта развивалось в направлении творческой переработки идей утопического социализма различных оттенков и соединения их с диалектическим методом Гегеля.
Эта сторона его идейного развития была в наибольшей степени созвучна взглядам и устремлениям ведущих идеологов польской демократической эмиграции. Одна из магистральных линий сходства их теоретических позиций отчетливо проявляется в оценке прогрессивных идей французской обще-
63
ственной мысли, что ярко выразилось, к примеру, в отношении к Великой Французской революции и творческом приложении к своим программам ее знаменитого лозунга «Свобода, равенство, братство!»27
Вместе с тем бакунинский интерес к утопическим и социалистическим программам выражен значительно слабее по сравнению со страстным увлечением гегельянством; мышление его в основе своей самостоятельно, что предполагает почти полную невозможность некритического восприятия наследия даже таких видных мыслителей, как Фейербах, Маркс или Прудон. Прочно укоренившаяся в литературе традиция «лепить» анархиста Бакунина из обрывков идей В.Годвина, К.Шмидта (Макса Штирнера), Прудона и проч. решительно опровергается всем наследием Бакунина того периода28. Заметим попутно, что у ведущих теоретиков польской демократической эмиграции (особенно у Л.Мерославского в середине 1840-х гг.) такая зависимость присутствует, и довольно часто29.
Подобная ошибочная оценка бакунинской идеологии, несомненно, имеет глубокие корни. Как ни парадоксально, к этому причастен сам Бакунин, обладавший немалым проповедническим даром30. Неудивительно, что слушатели могли воспринимать чужие идеи, интерпретированные Бакуниным, как соответствующие его собственным убеждениям.
Конечно, идейное развитие Бакунина не ограничивалось критическим осмыслением достижений французской и немецкой общественной мысли. Конкретные реалии исторической действительности России и Польши, философские теории, выработанные в двух странах, принадлежали к числу важнейших истоков формирования как бакунинского мировоззрения, так и взглядов его польских современников31. При этом воздействие идей XVIII в. и Просвещения в частности на польских деятелей было значительно сильнее и глубже, чем на Бакунина, который в целом относился к идеям Просвещения (и особенно к Ж.-Ж.Руссо) строго критически32.
Значительно лучше поддается сопоставлению проявившаяся как у Бакунина, так и у многих контактировавших с ним польских деятелей тяга к аналитическому прочтению исторического прошлого двух народов. Еще в 1834 г., в период военной службы в Белоруссии, 20-летний прапорщик Баку-
64
нин, живо интересовавшийся наряду с сочинениями Лелевеля литовской и польской историей, изучал польский язык и читал исторические сочинения польских авторов33. Этот интерес к польской истории сохранился у Бакунина и в период первой эмиграции, органически сочетаясь с пристальным вниманием к недавнему прошлому и в особенности к движению декабристов и польскому восстанию 1830—1831 годов.
Имея близкие родственные связи с муравьевской фамилией, Бакунин с детства многое узнал о восстании на Сенатской площади (уже к этому времени (середина 1830-х гг.) относится его знакомство с трудами И.Лелевеля, историческая концепция которого оказала на Бакунина значительное влияние, отчетливо проявившееся много позднее, в его сочинениях анархистского периода). Н.М.Пирумова резонно замечала, что в условиях философских увлечений 1830-х гг., «в отличие от Герцена и многих других его современников, пример декабристов не стал для молодого Бакунина источником революционности»34. Позднее осмысление значения восстания 14 декабря и идей его участников составило одно из ключевых звеньев теоретического развития Бакунина периода его первой эмиграции. Для его политической программы 1840-х гг. характерно обращение к декабристским традициям, среди которых особое предпочтение отдавалось П.И.Пестелю и его проектам славянской федерации, а также первым попыткам осуществления союза русских и польских радикалов35.
