Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Особое место в развитии польской и русской общественной мысли занимает распространение и дальнейшая углубленная разработка основных направлений немецкой классической философии, представленных именами И.Г.Гердера и
57
Шеллинга, И.Г.Фихте и Л.Фейербаха. Вне конкуренции в этом ряду находится учение Гегеля («Георгия Федоровича», по ироническому определению Белинского). Для Бакунина и Белинского, Станкевича и Боткина, Дембовского и Каменьского, К.Либельта и Сломчевского увлечение германскими философами и Гегелем прежде всего стало важнейшей (и достаточно нелегкой) школой теоретического становления. Для молодого Бакунина, активного участника кружка Станкевича, знакомого с трудами Гете и Канта, Гердера и Фихте, характерны глубина и одержимость в процессе постижения сложнейшей немецкой философской теории. Бакунинское увлечение Гегелем периода 1837—1842 гг., отраженное в «Моих записках» (1837 г.), предисловии к сделанному их переводу «Гимназических речей» Гегеля (1838 г.), двух статьях о философии (1840 г.) и венчаемое одним из самых нашумевших манифестов младогегельянства— «Реакцией в Германии» (1842 г.), оставило прочный след в его мировоззрении.
В историографии влияние гегельянства на взгляды Бакунина оценивается крайне неоднозначно. До сих пор проявляет себя характерная тенденция (влияния которой не избежал и Ю.М.Стеклов) в общем негативно оценивать бакунинское гегельянство, вплоть до ярлыков типа «форменная реакционность»; зачастую проводятся неоправданные параллели с бакунинскими воззрениями в разные периоды их становления3. Многие из тех, кто оценивает интерес Бакунина к Гегелю в общем положительно, едины в поверхностном, некритическом восприятии запутанной проблемы, что выражается во «всеобщем представлении о мнимой увлеченности Бакунина консервативными элементами гегелевской философии»4. Крайне редки попытки конкретного философского анализа идейной эволюции Бакунина конца 1830-х — начала 1840-х гг., сводящегося к обоснованному выводу о том, что «Бакунин как мыслитель развивается в этот период поступательно»5. Внешнее «примирение с окружающей действительностью», которое при поверхностном восприятии выглядит у многих исследователей как обращение к консервативным сторонам философии Гегеля, опровергается авторитетным мнением о том, что «к консервативным сторонам учения Гегеля Бакунин был настроен равнодушно»6.
58
Учитывая тот факт, что формирование германского младогегельянства относится примерно к 1840 г, нельзя не заметить, что уровень теоретической подготовленности Бакунина к моменту отъезда за границу вполне соответствовал мышлению германских критиков Гегеля слева. Неудивительно, что за границей Бакунин попал в число виднейших младогегельянцев, показателем чего стала его статья «Реакция в Германии», а также то обстоятельство, что работа Энгельса «Шеллинг и откровение» достаточно долго приписывалась перу Жюля Элизара (псевдоним Бакунина). Определенным образом повлияло на совершенствование знаний молодого Бакунина в области гегельянства и наследие польских философов.
В недолгой истории распространения гегелевского учения на польских землях можно выделить две различные формы его восприятия: первая, умеренная, представленная трудами крупнейших польских мыслителей того времени — А.Цеш-ковского, Б.Трентовского и К.Либельта; вторая — радикально-демократическая (наследие Каменьского и Дембовского)7. В письме Герцену из Иркутска от 7 ноября 1860 г. Бакунин достаточно иронично охарактеризовал претензии некоторых его знакомых из числа ссыльных представить работы польских гегельянцев непревзойденной вершиной философской мысли: «Заговорите с поляком... о Гегеле — они запоют вам о великом польском философе Трентовском, великом философе-экономисте Цешковском»8. Но и это упоминание (в одном ряду с Мицкевичем) показывает, что Бакунин был неплохо знаком с произведениями польских философов и вполне определенно соотносил их с трудами самого Гегеля (интересно, что Бакунин не упоминает в данном случае фамилии Либель-та, многие положения трудов которого непосредственно перекликаются с произведениями Трентовского и Цешковского; сказывались впечатления Бакунина от личных контактов с Либельтом в период революций 1848 года). К тому же элемент иронии и некоторого пренебрежения частенько проскальзывает у Бакунина и по отношению к собственным философским увлечениям молодости.
Для польского гегельянства с конца 1830-х гг. характерна абсолютизация «действия» и активной позиции. Заметной вехой на этом пути стала работа Цешковского «Пролегомены к
59
историософии» (1838 г.), провозгласившая настоятельную необходимость ревизии и критики Гегеля. Цешковский одним из первых стал проповедовать философию действия. Его книга знаменовала собой первую, во многом несовершенную попытку синтеза гегельянства с утопическим социализмом (учениями Фурье и Сен-Симона)9. Выдвижение в рамках гегелевской философии постулатов «философии будущего» и «критического активизма» вызвало немалый интерес Герцена, который, прочитав «Пролегомены...» Цешковского через год после их выхода, «по всем главным вопросам» был согласен с автором «в удивительной степени» (письмо А.Л.Витбергу 25—28.VII.1839)10. С главными мыслями Цешковского были солидарны Огарев и Станкевич, который в письме Бакунину от 29.IV. — 7.V.1840 проводил параллели между философией Цешковского и Фейербаха, но в отличие от них стараясь избежать прямой критики Гегеля11.
