Внешняя политика России эпохи Петра 1 - Бобылев В.С.
ISBN 5-209-00234-9
Скачать (прямая ссылка):
Французское правительство в первой половине 20-х годов занимало двойственную позицию в отношении России. С одной стороны, оно соглашалось с концепцией английского короля о необходимости восстановления равновесия на севере, а с другой— вынашивало идею привлечения России и Швеции к англофранцузскому блоку в целях создания подавляющего превосходства над Австрией. Так, после заключения Ништадтского мира аббат Дюбуа говорил русскому послу в Париже В. JI. Долгорукому, что «теперь пора приступить к главному делу между Россией и Францией. Для утверждения такого славного и полезного мира, какой получила Россия, нужны гарантии королей французского и испанского; но если Россия вступит в союз с Францией и Испанией, то нужно включить в него и короля английского». Но одновременно Франция оказывала Швеции значительную материальную помощь, чтобы, как указывал Дюбуа, «дать ей возможность поправить свои дела и сохранить силы, достаточные для охраны безопасности своих владений». Правда, аббат считал, что при жизни Петра Швеции вряд ли удастся возвратить себе Восточную Прибалтику, поэтому он не препятствовал заключению русско-шведского союза, которому он мечтал придать антиавстрийскую направленность.
Австрийское правительство относилось в целом позитивно к победе России в Северной войне, поскольку «австрийский дом, —
л 140 по словам А. И. Остермана, — имел всегда действительный интерес в умалении шведских сил», а поэтому в годы русско-шведского конфликта он «к российской стороне многия угодности показывал». В Вене также знали о заинтересованности Петербурга в проведении общей с Австрией линии в отношении Польши и Турции, что несомненно находило позитивный отклик у императора. Вице-канцлер Ф. Шенборн заявлял, что если удастся привлечь Россию на сторону Австрии, то тогда «никто на нас не только не посягнет, но ниже косо взглянуть не посмеет». Однако шлейф дела Алексея Петровича и его загадочная смерть летом 1718 г. мешали обеим сторонам сделать решительный шаг в сторону политического сближения. Даже заключение в июле 1721 г. англо-франко-испанского союза, имевшего яркую антиавстрийскую окраску, не внесло каких-либо изменений в выжидательную позицию правительства Карла VI.
Правящие круги России также не спешили открыто определять своего политического партнера, осторожно прощупывая позицию как Вены, так и Парижа. В условиях активной политики России в Каспийском регионе дипломатия Петра стремилась притянуть к себе Австрию и Францию на допустимо близкое расстояние, не отдавая при этом ни одной из них какого-либо приоритета. Но если консультации в Вене о заключении союза носили программный характер, то аналогичные переговоры в Париже определялись исключительно конъюнктурными соображениями. Действительно, неоднократные заявления Петра о его стремлении заключить союз с Францией и привести с собой Швецию, явно противоречили основным целям и задачам русско-шведского союза, который создавался русской дипломатией в качестве противодействия балтийской программе англо-французского блока в ее главном пункте — голштинском и мекленбург-ском вопросах. Кроме того, ориентация на союз с Францией противоречила и общей внешнеполитической стратегии России. А. И. Остерман писал, что «французский интерес требует быть с Швецией и Портой в тесной дружбе, следовательно, и на польский престол возвести такого кандидата, который одинакия с нею (Францией. — В. Б.) склонности и намерение имеет». Из этого вытекало, что по заключении русско-французского союза Россия должна была установить «теплую дружбу» с Турцией и согласиться на утверждение французского влияния в Швеции и Польше. Вряд ли такие перспективы устраивали Петра. Несовместимость внешнеполитических планов Парижа и Петербурга определялась и существованием острого антагонизма между Россией и Англией, что превращало версальскую идею их «примирения» и образования Четвертного союза в политическую утопию. Так почему же русское правительство так настойчиво рекламировало свое желание «упрочить дружбу» с Францией? На наш взгляд, данная имитация была необходима Петербургу, чтобы поставить влияние Франции в Стокгольме и в Константинополе на службу русской политике. Особую важность в свете
141 событий на Каспии приобретала позиция Версаля в Турции.
В начале 20-х годов XVIII в. русское правительство, несмотря на нерешенность южной проблемы, всеми силами стремилось избежать новой войны с Турцией. В условиях сложного финансового положения и относительной внешнеполитической изоляции страна нуждалась в мирной передышке. Однако, когда возникла угроза выхода Турции к западному побережью Каспийского моря, правительство Петра вынуждено было принять превентивные меры, чтобы не допустить утверждения Османской империи на Каспии. Это привело к резкому обострению русско-турецких отношений. В 1723—1724 гг. султан неоднократно угрожал России войной, находя полную поддержку со стороны английской дипломатии. Добиться в одиночку «умиротворения» Порты представлялось русской дипломатии делом исключительной сложности. Необходимо было содействие третьей державы, имевшей в Константинополе прочное влияние, а такой державой была только Франция — традиционный союзник Турции. Именно поэтому русское правительство, по словам А. И. Остер-мана, стремилось «Францию в доброй дружбе содержать, чтоб Франция интересам российским при Порте вспомогала». И французская дипломатия, увлеченная идеей союза с Россией, активно «вспомогала» ей в Константинополе в лице своего посла де Андрезоля. Благодаря его поддержке русский посол в Турции И. И. Неплюев добился подписания в июне 1724 г. русско-турецкого договора о разграничении сфер влияния на Кавказе и Персии.
