Происхождение жизни - Руттен М.
Скачать (прямая ссылка):
Основу теории актуализма заложил Геттон, но лишь почти через полвека она стала общепринятой, заменив теорию катастроф. Этим мы обязаны в основном другому шотландцу, Чарлзу Ляйелю (1797—1875). Идеи Геттона противоречили не только главенствовавшей в то время теории нептунизма, развитой немецким геоло-
гом А. Вернером (1749—1817), но и теологии, учившей, что одна из прерогатив божественного провидения — возможность пренебрегать законами природы и свысока вмешиваться в земные дела
[7].
Принцип актуализма стал общепринятым только под влиянием великого труда Ляйеля «Основы геологии, или попытка объяснить древние изменения поверхности Земли действующими и сейчас процессами» (1830—1833).
Как уже говорилось во втором разделе этой главы, актуализм подразумевает лишь единство причин, а не постоянство условий или неизменность результатов. Мы уже видели, что к неправильному пониманию данного принципа особенно легко прийти, если использовать термин «униформизм». Никто и не говорил, что процессы, идущие на Земле, не подвержены большим и малым количественным изменениям. Главные из них — это, например, перемены климата, ослабление и усиление процессов выветривания, изменение интенсивности движений коры, эрозии, переноса, осадкообразования, колебания вулканической активности и т. д. На, повторяю, все это чисто количественные изменения.
Вот что еще важно: катастрофизм требует таких катастроф, которые человеку трудно даже вообразить. Влияние Чарлза Ляйеля на современную геологическую мысль состоит в основном в том, что он показал, как незначительные изменения, накапливающиеся достаточно долго, могут привести в конце концов к последствиям столь значительным, что их невольно относят на счет каких-то гигантских катастроф. Извержение вулкана, землетрясение или цунами производит на людей огромное впечатление, особенно если такое событие случается в густонаселенном районе. Убедительный пример: местное наводнение, разлив двух крупных рек, Тигра и Евфрата, запомнилось на тысячи лет и вошло в священное писание под именем всемирного потопа.
Но и самые крупные, с человеческой точки зрения, катастрофы не могут удовлетворить теории катастрофизма. Возьмем наводнения: они вызываются выпадением необычно большого количества осадков (как в Месопотамии), цунами — волнами от подводных землетрясений (как на берегах Тихого океана) или штормовым нагоном воды на приморские низменности (как в Голландии). Любое из таких наводнений может быть столь значительным, что войдет в народный эпос как опустошителыше бедствие, уничтожившее всякую жизнь. Но ни одно из таких наводнений не могло бы изменить весь облик Земли. Эффект его в любом случае остается местным. Только если такие наводнения случаются постоянно, они могут приобрести геологическое значение. То же относится и к извержениям вулканов. Описанное Плинием Мл. извержение разрушило всего три города (Геркуланум, Помпеи и Стабию), расположенные на юго-западном склоне Везувия. И если бы при
катастрофе не погиб дядя Плиния Младшего, мы вряд ли имели бы подробный отчет даже об этом крупном извержении.
Случающиеся время от времени наводнения, землетрясения, даже сопровождающиеся извержением, не противоречат принципу актуализма. Эти страшные для человека события, если их рассматривать в масштабах всей Земли, незначительны. Их причины — постоянно идущие геологические процессы, они никогда не охватывают очень больших районов и не приобретают глобального значения.
Ляйель в своих «Основах» подчеркнул эту ограниченность в пространстве и времени любых крупных, с нашей точки зрения, катастроф. В конце первого тома, после описания опустошений, вызванных вулканической деятельностью в районе Неаполя, мы читаем 1 [8]: «...признаки перемен, запечатленные на ней [этой ¦области] в течение периода, когда она служила жилищем человеку, могут представиться в веках грядущих указанием на целый ряд •беспримерных несчастий... Если те, которые изучают эти явления... ¦сообразят многочисленные доказательства часто повторявшихся катастроф, которым подвергалась эта страна, они, может статься, пожалеют о несчастной судьбе существ, коим суждено было жить на планете во время ее зародышного и хаотического состояния, и возблагодарят судьбу, что их счастливому поколению удалось избежать подобных картин анархии и беспорядка». Далее мы читаем: «Но каково же было действительное состояние Кампании во время этих годин жестокого потрясения? Климат, в котором дыхание неба благоухает сладостно и заманчиво — природа сильная и роскошная, не имеющая ничего себе подобного по своим произведениям, — берег, некогда бывший волшебным краем поэтов и любимым убежищем великих людей. Даже тираны создания любили эту заманчивую страну, берегли ее, украшали ее, жили в ней, умирали в ней. Правда, ее жители не наслаждались изъятием из бедствий, составляющих удел человечества; но главное зло, ими претерпенное, должно быть скорей приписано нравственным, а не физическим причинам — бедственным событиям, над которыми человек мог бы иметь некоторую власть, чем неизбежным катастрофам, происшедшим от подземной деятельности. Когда Спартак стал лагерем со своими десятью тысячами гладиаторов в древнем угасшем кратере Везувия, вулкан этот сделался несравненно большим предметом ужаса для Кампании, чем он был когда-либо с тех пор, как снова возжег свои огни» ([8], т. I, стр. 654—655).
