Проблема белка. Том 3: структурная организация белка - Попов Е.М.
ISBN 5-02-001911-9
Скачать (прямая ссылка):
Известно, например, что открытие дифракции, интерференции, поляризации и дисперсии света и изучение этих явлений в XVII-XVIII вв. не имели никакого отношения к производству и преследовали лишь чисто научные, познавательные цели. Далеко не сразу и не самими авторами было оценено в XVIII-XIX вв. практическое значение знаменитых открытий и теоретических обобщений в области электричества. Отнюдь не повседневной практикой и не материальными стимулами были вызваны оказавшиеся эпохальными для всего естествознания исследования Б. Франклина, JI. Гальвани, X. Эрстеда, М. Фарадея, Дж. Максвелла. А Г. Герц, экспериментально доказавший существование электромагнитных волн, и не подозревал о возможности их практического применения. Обнаруженная А.А. Беккерелем на пороге XX в. радиоактивность, приведшая в конечном счете к рождению новой цивилизации, вначале была воспринята как любопытное малозначащее природное явление.
К.А. Тимирязев, признавая в принципе существенную роль утилитарных стимулов в деятельности человека, не считал, однако, их определяющими в становлении научного мышления и выборе направления его развития. Анализируя развитие биологии в XIX в., он писал: "Последовательные задачи биологии вытекали из логического сцепления самих явлений, без всякого отношения их к пользе или вреду человека, а в результате явились бесчисленные и самые неожиданные приложения" [10. С. 289]. Появление зачатков научных знаний Тимирязев связывал не с материальной пользой, а с тем, что "...стремление человека, начиная с самого первобытного его существования, под влиянием самых первобытных религий (или под властью магии - Фостер), выражалось в стремлении овладеть двумя драгоценными дарами - даром чудодействия и Даром пророчества - эти два дара принесла ему наука" [11. С. 13]. То, что
"человек оставаться без чуда не в силах", отмечал также Ф.М. Достоевский. "Ибо тайна бытия человеческого, - писал он в своем последнем романе, - не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорее истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы" [12. С. 316].
Материальными условиями, конечно, определяется сама жизнь человека, и в этом смысле, а не в утилитарном, можно утверждать, что в вещественном мире "бытие определяет сознание". Однако данный расхожий тезис материализма не имеет прямого отношения к научному мышлению. История науки свидетельствует, что среди мотивов, побуждающих к научному творчеству, отсутствовало стремление к материальной выгоде. С момента своего возникновения и вплоть до XVIII в., т.е. в течение более двух тысяч лет, наука не оказывала заметного влияния на ремесла, кустарное производство и даже изобретательство. Вспомним техническое творчество Герона Александрийского, жившего в I веке н.э. Технический уровень в эти тысячелетия определялся не научным мышлением, а традициями, опытом и так называемым здравым смыслом. Утилитарным происхождением науки трудно объяснить тот факт, почему научный поиск, зародившийся в странах Востока и Древней Греции, не получил практически никакого развития ни в Древнем Риме, ни в средневековой Европе, т.е. был приостановлен почти на 1,5 тыс. лет. На протяжении более чем тысячелетней истории России наука эффективно развивалась лишь в последние полтора столетия, если не считать два десятилетия деятельности М.В. Ломоносова.
Научным изысканиям вплоть до XX в. посвящали свое время только склонные к такого рода занятиям отдельные личности. Как правило, они принадлежали к обеспеченным слоям общества, отличались свободомыслием и в значительной мере были независимы от утилитарного гнета. "Наука, - отмечал Тейяр де Шарден, - возникла под внешней видимостью излишества, фантазии. Избыток внутренней активности над материальными потребностями жизни. Любопытство мечтателей и праздных. Мало-помалу значение и действенность науки дали ей право гражданства. Живя в мире, о котором справедливо можно сказать, что он революционизирован наукой, мы согласились с общественной ролью, даже с культом науки" [1. С. 219].
И. Гёте, которому почти в равной мере были доступны мир науки, мир философии и мир поэзии, полагал, что подлинный ученый кончается, как только теряет способность изумляться вечным закономерностям природы. Он писал:
"Я не ищу покоя столбняка,
Способность потрясаться - высока,
И непривычность чувства драгоценна Тем, что роднит с безмерностью Вселенной”.
"Изумление, - цитирует Гёте Сократа, - есть мать всего прекрасного" [13. С. 236].
Р. Декарт, обсуждая страсти человеческой души, на первое место ставил удивление как первострасть. "Удивление, - говорил он, - есть внезапная неожиданность для души, понуждающая последнюю обсуждать внимательно предметы, которые кажутся ей редкими и выдающимися. Оно прежде всего подчиняется данным в мозгу впечатлению, которое представляет предмет как редкий и стало быть достойный рассмотрения" [14. С. 507].
