Принципы аналитической биологии и теории клеточных полей - Гурвич А.Г.
Скачать (прямая ссылка):
1То для биолога не исторического направления «пепо-питпое» вклинивается, так сказать, в самую гущу его исследовательской работы и предписание как бы игнорировать то, относительно чего невозможны осмысленные вопросы, является, в сущности, фикцией.
В этом и кроется главная онаспость для биолога. Но, с другой стороны, может возникнуть следующее сомнение. Насколько безапелляционно и точно, раз навсегда, определены пределы осмысленных для естествознания вопросов?
Не обусловливается ли в пскоторых случаях неизбежность чисто тавтологического ответа и этим самым и бес-смыслеппость вопроса теми рамками, которые поставлепы для его формулирования? Быть может, в применении «тавтологии» нередко проявляются некоторая небрежность или преувеличения. Действительно, понятие тавтологии пе строго очерчено. Во многих случаях фактически мы называем тавтологией обозначение одпого и того же попятия двумя возможно близкими по содержанию синонимами, причем мы, несомненпо произвольно, отбрасываем то, что различно по содержанию в этих синонимах *. ТГо возможны случаи мнимой и временной тавтологии; высказывания приобретают тавтологическое содержание вследствие твердой уверенности, что какие-либо допущения, выходящие за рамки известпого. которые могли бьт
1 Строго говоря, зпаменитая мольеровская тавтология может оказаться не вполпе бессмысленной. «Снотворная способность» может обозначать it нечто большее, чем «подавлять чувства». Другое дело, если мы обозначаем «подавление чувств» спотворнон способностью. Но это уже не тавтология, а удобное в силу тех или нных соображении обозначение.
дать ответу петавтологичесние содержание, исключаются.
После преодоления этой уверенности тавтология исчезает. Приведем пример: на вопрос, в силу чего многие химические процессы протекают по-иному в живых системах, чем in vitro, ответ будет гласить: «В силу особых условий в живых системах». На дальнейший вопрос, в чем заключаются эти условия, последует ответ: «Эти условия несомненно вытекают из еще не установленных, но принципиально установимых сочетаний молекул в живых системах». На следующий вопрос — чем обусловливаются зти особые сочетания молекул — единственный возможный с общепринятой точки зрения ответ: «условиями системы».
В такой форме тавтология очевидна, но она вытекает из незыблемого положения, что все, что наблюдается в живых системах, вытекает в последней инстанции из, так сказать, канонических свойств их молекул. Любое допущение, выходящее за пределы этого утверждения, объявляется в свою очередь тавтологическим, так как оно, согласно определению, не может быть сведено на молекулярную схему.
Порочный круг такой аргументации очевиден: оспариваемое допущение, выходящее за рамки уже общепринятого, по охарактеризованное ограничительно, может избегнуть тавтологии. Его непонятность будет ири этом условной, так как она сохранится лишь для канонической точки зрения. В действительности же такое допущение будет скорее необычайным, т. е. непривычным.
Мы видим, таким образом, что разграничение хода мысли, приводящего к установлению принципов и к постановке «бессмысленных» для науки, «натурфилософских» понятий, далеко не всегда может быть проведено с полной четкостью и безусловностью.
О НАУЧНОМ ПОНИМАНИИ
Научная мысль идет двумя путями: приобретением знаний и достижением понимания.
Необходимо договориться относительно того, что мы будем обозначать как научное понимание.
«Понимание» в обычном, житейском смысле слова есть психическое переживание, охарактеризованное в основном чувством удовлетворения, успокоения, которое может наступить на любой ступени ознакомления с тем
явлением, о котором идет речь. Мы ловим себя нередко на том, что говорим: «Я понял, я больше ничего не хочу знать».
В научной мысли последний абзац, конечно, петерпим, но легко убедиться путем самонаблюдепия, что, наоборот, у нас нередко возникает обратное положение, при котором данное явление нам как будто исчерпывающе известно («мы все о нем зпаем»), и тем не меиее мы его «пе понимаем».
Конечно, обманчиво при этом утверждение, что знание в данном случае исчерпывающе.
Все дело в таких случаях в том, что паступает момент, когда мы не зпаем, что дальше предпринять в смысле исследования, т. е. какие поставить осмысленные вопросы?
Выходом из этого кризиса непонимания является обычно постановка вопроса «почему».
Обычно принимают, что существует принципиальная разница между вопросами «как» и «почему».
По это является в значительной мере самообманом. Изыскание «причины» (что есть ответ на вопрос «почему») для события А сводится в конечном счете к установлению предшествующего события В 2 и т. д., причем ретроградирующая причинная цепь упирается рано или поздно в «данное», относительно которого вопрос каузального характера является бессмысленным.
Па первый взгляд не видно разницы между такой причинной цепью и исчерпывающей цепью событий, составляющих паше знапие. Действительно, и в последней событию А предшествует событие В, т. е., называя В причиной А, мы пе вносим ничего нового в понимание. Но, в действительности, существенное различие есть, и оно заключается в том антропоморфизме, который мы неизбежно вносим, говоря о «причинной» связи.
